Собрание сочинений. Т. 3. Буря - [28]

Деньги для заключенных принимал помощник начальника тюрьмы — вооруженный револьвером мужчина, с черными, закрученными вверх усами и гладко прилизанными волосами с пробором посередине. Каждому подходившему к его столу посетителю он задавал один и тот же вопрос: «Что угодно?» Для него все они были в той или иной степени соучастниками осужденных, и разговаривал он с ними даже не как чиновник с просителями, а как начальник с провинившимися подчиненными. Еще бы, ведь все эти отцы, матери, жены и сестры старались облегчить своим близким тяжесть обрушившейся на них десницы правосудия!

Стоявшая перед столом женщина жаловалась, что ей отказали в приеме передачи.

— Там ничего запрещенного и не было, — не в первый раз прихожу, все порядки знаю. Почему раньше можно было, а теперь нельзя? Поймите, господин начальник, у него больные легкие, он же погибнет без дополнительного питания.

— Вашего мужа оштрафовали за нарушение тюремного устава, — хладнокровно ответил усач. — Один месяц обойдется и без передач. Да вы напрасно волнуетесь, мадам, здесь их кормят неплохо. Да, да, питание прекрасное. Дай бог каждому рабочему такое питание. Следующий!

Следующей была Айя. Она положила на стол десятилатовую бумажку и сказала:

— Петеру Спаре. Четвертый корпус.

Усач строго посмотрел на нее:

— Вы же недавно вносили десять латов.

Усердный служака помнил в лицо каждого посетителя.

— Должны знать, что нельзя так часто. Только развращаете этих разбойников. Они бездельничают, живут как у Христа за пазухой, а вы им еще и приплачиваете.

— Не знаю, как они здесь живут, господин помощник начальника, — ответила Айя, стараясь сдержать себя, но в голосе ее зазвенели нетерпеливые, резкие нотки. — Я делаю то, что разрешено по закону. Петер Спаре — мой родной брат.

— Вот то-то и есть что разрешается, — брюзгливо протянул усач. — Свыше установленных десяти латов в месяц этим братьям передавать не дозволено.

Позади Айи кто-то фыркнул. Она оглянулась. На кожаном диване полулежал рыжий детина, в такой же точно форме и с теми же знаками различия, что и усач. Это был второй помощник начальника тюрьмы.

— Прошлый раз я передавала деньги для Ояра Сникера, — стала объяснять Айя усачу. — Вот квитанция, можете сами убедиться.

— Ах, и это ваш брат? — чиновник ощупал ее циничным взглядом. — Сколько же у вас всего братьев? Как их всех по именам?

Айя молчала. Усач перегнулся через стол, сверля ее взглядом, и вдруг рявкнул:

— Из МОПРа[19] получаете!

— Я приехала с торфоразработок, господин помощник, — сказала Айя.

Тот стал выписывать квитанцию, подал ее девушке, а деньги спрятал в стол.

— Следующий!

Айя вышла и заняла свое место в сводчатом проходе между двумя наружными воротами. Через час она сдала передачу и в том же проходе, вместе с другими записавшимися на свидание, стала дожидаться очереди.

Часы показывали половину третьего, когда надзиратель вызвал по фамилии семь человек, в том числе Айю, и повел их еще к каким-то воротам. Усатый чиновник проверил их документы и по одному пропустил во внутренний двор. Зазвенела связка ключей, — посетителей впустили в тесную камеру и снова заперли ее.

Здесь им пришлось прождать минут двадцать пять, пока не вышла предыдущая партия. Это опять-таки был один из предписанных правительством изощренных способов унижения, посредством которого тюремная администрация морально воздействовала на родных и друзей заключенных. Им тоже не мешает поразмыслить в тесной, запертой на ключ камере о том, что над ними стоит некая сила, готовая усмирить и обезвредить любого непокорного и недовольного… Посиди, потерпи и ты в тюремной камере, если уж так хочется повидаться со своим преступным родственником или другом!

Кончилось и это испытание. Надзиратель отпер дверь и впустил посетителей в помещение, несколько напоминающее операционный зал банка или почты. Оно было разделено пополам перегородкой, поверх которой была натянута до самого потолка металлическая сетка. В перегородке через каждый метр были проделаны окошечки, затянутые такой же сеткой. Только здесь она была двойная, так что посетители видели заключенных лишь на некотором расстоянии. Они не могли даже коснуться друг друга. Взволнованно гладили они металлическую проволоку, еще теплую от прикосновения чьих-то рук.

Заскрежетал замок. За перегородкой послышался топот деревянных башмаков, и в окошках стали появляться бледные лица; воспаленные, блестящие глаза жадно искали близких среди посетителей.

И тут началось нечто трагически-нелепое. Разговаривали одновременно семь-восемь человек, и приходилось повышать голос почти до крика, чтобы быть услышанным. По обе стороны перегородки прохаживались надзиратели, зорко следившие за тем, чтобы в разговорах заключенных и посетителей не мог проскользнуть какой-нибудь тайный смысл, чтобы они не обменялись условными знаками. Заметив что-нибудь подозрительное, надзиратели без всякого предупреждения прерывали свидание и уводили заключенного. Иногда они вмешивались в разговоры, подавали иронические реплики, делали непристойные замечания. Особенно веселил их каждый раз поднимавшийся в зале гам.