Собрание сочинений. Т. 3. Буря - [140]

— Скажи, какой продувной, — благосклонно засмеялся папаша Вилде. — Тогда чего же? Валяй, пусть заодно и тебе вспашут. Моим же лошадям меньше работы.

— А ничего я придумал, хозяин? Думаю, казенное ведь имущество. Пусть поработает и на нас.

— Правильно, Бумбиер, пусть поработает и на нас. Чем мы хуже всяких там Пургайлисов? Хе-хе… Пойдем посмотрим, как у них там дело идет.

Влажная еще местами земля дымилась под теплыми лучами солнца. Стояли последние дни апреля. На шлепанцы Вилде налипли комья земли. Позади плелся Бумбиер в стоптанных постолах. Проходя по своим полям, хозяин думал: «Как это так выходит, что ни одно наше предсказание не сбывается, а большевики в конце концов что задумают, то и сделают?» Не раз уже он говорил об этом и с писарем Каупинем, и с Германом, и с Вевером, но они сами путем не могли объяснить. Во время выборов надеялись, что народ не пойдет голосовать. Сами только любопытства ради пошли, вычеркнули фамилии кандидатов, а помогло это? Девяносто восемь процентов проголосовало за новых депутатов. «Где у людей разум, чего им надо? Вот и с машинно-тракторной станцией… Баловством называли, зубоскалили по всем корчмам, у всех церквей. Кто мог — вредил всякими способами: и с ремонтом помещений и с постройкой хранилищ для горючего, — только бы ничего у них не вышло. По рассуждению иных мудрецов выходило, что на наших полях тракторам нельзя работать — завязнут, как в болоте, горючего больше сожгут, чем наработают. А вот, пожалуйте — гудит себе и отваливает пласт за пластом. За что ни возьмутся, все им удается, и если не хочешь быть посмешищем, лучше гляди да помалкивай».

— Помогай вам бог, — умильно сказал Вилде. — А что, лучше так, чем конягой?

Ян Пургайлис с женой переглянулись. Глаза у них сияли.

— Да ты хоть скажи ему что-нибудь, — шепнула Марта мужу. — Подумает еще, что загордились.

Пургайлис медленно шагал по гладкой, блестящей борозде.

— Нельзя пожаловаться. До вечера все поле будет вспахано. Останется еще время кое-что сделать по дому.

— Что верно, то верно, — согласился Вилде. Подбоченившись, он внимательно смотрел, как переваливается через лемех пласт земли и ложится в ровный ряд с другими. — А что же вы сами здесь делаете? Не червей ли ищете? Как будто рановато… Хе-хе…

Марта покраснела, улыбка сбежала с лица Яна Пургайлиса. Он гневно посмотрел на своего бывшего хозяина и сплюнул:

— Ну, ты… кулак. Проваливай с моей земли! Сам-то почему до сих пор не пашешь? Я тебе больше не подневольный.

Глаза у Вилде налились кровью, но он сдержался и, ничего не сказав, пошел прочь. «Я тебе это припомню… Ты у меня завизжишь…»

В сердцах он отшвырнул ногой попавшийся на дороге камень. Старый пес, который приплелся за хозяином на поле, жалобно взвизгнул и отпрыгнул в сторону, решив, что камень предназначается ему.

А Бумбиер пошел к трактористу переговорить о вспашке своего поля.

— Помойная бочка, — сердился Ян Пургайлис, глядя вслед Вилде. — Что ему здесь надо?

Марта дотронулась до руки мужа, стараясь его успокоить.

— Ты не гляди на него, на это чучело. Лучше подумай, что тут будет, когда взойдут яровые.

Пургайлис посмотрел на нее и засмеялся.

— Правду говоришь, Марта. Не стоит кровь себе портить. Нам ведь есть на что порадоваться. Эх, жизнь, жизнь! Теперь ты только для нас и начнешься. Тридцать лет тебя ждал, вот ты и пришла.

— Половину-то сбрось, — засмеялась Марта. — Не до рождения же ты ждал ее.

— Ладно, половину сброшу, — согласился Ян. — Хотя что ты думаешь, — разве батрацкий год можно равнять с хозяйским? Встаешь до зари… Солнце зашло, а ты все на работе. Так ведь было?

— А сейчас разве собираешься меньше работать? Знаю я тебя: так ты и успокоился на этом! — покачала головой Марта.

— А что поделаешь, когда у меня такая жадная жена?

— С каких это пор? Как это у тебя язык поворачивается жену позорить?

Они смеялись и шутили от избытка счастья. Весеннее солнце слепило глаза.

2

Апрель месяц на заводе, где директорствовал Петер Спаре, закончился праздником. Всю зиму продолжалось строительство и оборудование нового строгального цеха, и сейчас он был готов — первые доски проходили через станки. Рабочий коллектив обязался сдать новый цех в эксплуатацию к Первому мая, но обязательство было выполнено до срока.

Старик Мауринь, назначенный начальником нового цеха, круглые сутки проводил на работе, совсем позабыв про дом. Он, как детей, гладил своими жесткими руками новые станки, смахивал с них каждую пылинку, и его сердитое лицо светилось ласковой, отцовской улыбкой.

— Милые вы мои, — говорил он. — Ну, и поработаем мы теперь. Покажем, что мы умеем. Досочки будут выходить целыми стандартами, гладкие, без сучка и задоринки, а потом пароходы повезут их в разные стороны. Кто такую дощечку получит, будет только похваливать. «Гляди, скажет, как ладно сработано. Дай им бог здоровья». А мы за это здоровье опрокинем сегодня по изрядной чарке, — Петер Спаре не поскупится.

Петер Спаре действительно не поскупился. Товарищеский ужин в заводском клубе прошел весело, с подъемом. Старик Мауринь сидел рядом с директором, и когда ему предоставили слово, аплодисментам не было конца.