Собрание сочинений - [192]

Татарский лагерь представлен совсем иными чертами. Ему уделено много места в поэме, настолько много, что первый критик поэмы А. Ф. Мерзляков сердито спрашивал: "Кому же теперь посвящена "Россиада"? Иоанну или Сумбеке? Российским или татарским героям?" {"Амфион", 1815, N 2, стр. 71.} Однако в развернутой Херасковым картине состояния казанских властей нельзя видеть литературного просчета автора, как думал Мерзляков, писавший: "Это составляет целые три песни, недостойно посвященные интригам ветреной женщины и ее служанке! Не понимаю, как могло патриотическое сердце почтенного Хераскова унизить таким образом триумфы Иоанновы!" {Там же, стр. 59–60.}

В немногочисленной литературе о Хераскове это риторическое восклицание оставлено без ответа. Между тем думается, что татарские сцены в поэме вовсе не лишены смысла и находятся в тесной связи с общей концепцией "Россиады". Казанью правит вдова царя Сафгирея Сумбека со своим малолетним сыном. К городу приближаются русские войска, над ним нависла грозная опасность. Но в этот решающий час

       Сумбека собственну напасть пренебрегает,

       Не к бранным помыслам, к любовным прибегает,

       К сему орудию коварствующих жен;

       О! кто не знает их, тот подлинно блажен!

       Она казалась быть, ордынцами владея,

       Киприда красотой, а хитростью Цирцея,

       Для выгод собственных любила царский сан;

       Смущали душу в ней не брани, князь Осман…

(I, 45–46)

К казанскому престолу тянутся, добиваясь руки Сумбеки, военачальники Сагрун и Асталон, неверный Осман изменяет ей с Эмирой, пророческие голоса велят избрать Сумбеке в мужья князя Алея, союзника России, а сердце ее требует другого мужа, — царица запуталась в любовных интригах и забыла о своих государственных обязанностях.

Трудно представить себе, что эти подробно выписанные Херасковым сцены служат только средством для введения в поэму "романического" элемента. Уж очень похожи они на то "повреждение нравов" в России и засилье фаворитизма, которое обличал М.М. Щербатов, о котором писал Д.И. Фонвизин: "Без непременных государственных законов не прочно ни состояние государства, ни состояние государя… Где же произвол одного есть закон верховный, тамо прочная связь и существовать не может; тамо есть государство, но нет отечества; есть подданные, но нет граждан… Тут подданные порабощены государю, а государь обыкновенно своему недостойному любимцу…" {Д.И. Фонвизин. Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления… — "Русская проза XVIII века", т. 1. М.-Л., 1950, стр. 529–530.}

Живописуя разложение в среде казанских руководителей, Херасков косвенным образом критиковал русские придворные круги во главе с императрицей. Это она, "Киприда красотой, а хитростью Цирцея", не сумела предотвратить ужасов крестьянской войны и, пренебрегая советами просвещенных дворян, ищет опоры в новом любовнике, предоставив Потемкину неограниченные административные права. Совсем иначе ведет себя идеальный для Хераскова и его единомышленников-дворян государь — Иван IV. Ему безопасен любовный дурман, губительный для правительниц-женщин, он советуется с приближенными, внимает голосу разума, не держит при себе фаворитов — и ему удаются труднейшие подвиги.

Противопоставление такой гражданской утопии и действительности реально существует в поэме Хераскова и обуславливает необходимость "татарских" песен "Россиады", против которых напрасно возражал Мерзляков.

По верному наблюдению Г.А. Гуковского, "в то же время "Россиада" — это поэма о современной автору проблематике, изображавшая борьбу России с магометанским государством. "Россиада" была начата Херасковым в самый разгар первой турецкой войны и закончена перед захватом Крыма, когда Российское государство вновь готовилось к схватке с Турцией ради распространения влияния России на Черном море и ради возможности захвата Польши. "Россиада" в образах прошлого пропагандирует и прославляет политику русского государства. Конечно, эта идея, присущая поэме, могла примирить с нею все слои дворянства и даже правительство. Наконец, с этой же идеей связана и пропаганда христианства, пронизывающая поэму". {Г.А. Гуковский. Русская литература XVIII века. М., 1939, стр. 198.}

Художественные средства, примененные Херасковым в "Россиаде", показательны для русского классицизма. Так, в соответствии со своими эстетическими представлениями, вместо портрета героя поэт приводит обширное перечисление его моральных качеств:

       Адашев счастия обманы презирал,

       Мирские пышности ногами попирал;

       Лукавству был врагом, ласкательством гнушался,

       Величеством души, не саном украшался;

       Превыше был страстей и честностию полн.

       Как камень посреде кипящих бурных волн…

(I, 11)

Иногда характер героя подчеркивается указанием на его поступки и внешний облик, как описан, например, князь Курбский, требующий освобождения Казани от татарского владычества:

       Вдруг, будто в пекле огнь, скрывая в сердце гнев,

       Князь Курбский с места встал, как некий ярый лев,

       Власы вздымалися, глаза его блистали,