Собрание пьес. Книга 2 - [27]
Наташа(тихим, грудным голосом). Да, это было счастье, для меня, наверное, это было счастье. И он… он… он говорил, что он ждал этого в ту минуту, как я пришла к нему… (Голос ее оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленках и вдруг, видимо, сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить.) Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении, мне только надо было видеть его, быть с ним. На всех отдыхах и ночлегах я не отходила от него. Он простил меня.
Она быстро встала и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и со стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты. Пьер встал проститься.
Кн. Марья. Пожалуйста, посидите. Я велю дать ужин. Она сейчас придет. Это в первый раз она так говорила о нем.
Послышались шаги. Наташа вошла в комнату. Она была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и придвинули стулья. Пьер развернул салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью.
Кн. Марья. Вы пьете водку, граф? Расскажите же про себя. Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
Пьер. Да. Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказала мне, что со мной случилось или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно; я теперь интересный человек: меня зовут и мне рассказывают.
Кн. Марья. Нам рассказывали, что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
Пьер. А я стал втрое богаче. Что я выиграл несомненно, так это свободу…
Кн. Марья. А вы строитесь?
Пьер. Да, Савельич велит.
Кн. Марья. Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве?
Пьер. Нет. Я узнал это в Орле, и вы можете себе вообразить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги. Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся, всегда оба виноваты. И своя вина вдруг делается страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом, такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль ее.
Кн. Марья. Да, вот вы опять холостяк и жених. Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали?
Пьер. Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену — значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видел его, но и не слыхал о нем. Я был в гораздо худшем обществе.
Наташа. Но ведь правда, что вы остались, чтобы убить Наполеона? Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер. Да, это правда. Я остался, думал, что Москву будут защищать. Кафтан купил. Ходил на Трехгорную заставу. А потом стало видно, что Москву оставят без сражения. Я почувствовал, что должен остаться в Москве, скрывая свое имя, встретить Наполеона и убить его.
Кн. Марья. Но зачем?
Пьер. Чтобы или самому погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы. Я тогда думал, что это несчастье происходит от одного Наполеона. Я ушел из своего дома, спал не раздеваясь на жестком диване.
Кн. Марья. Убить человека…
Пьер. Я был тогда в раздражении, близком к помешательству. Эта грубая пища у Герасима, водка, почти бессонные ночи, все это поддерживало во мне раздраженье. Но когда я поговорил с капитаном Рамбалем… он, знаете, остановился в том доме, где я был… он был такой веселый и добродушный человек… я почувствовал, что не смогу. Боролся против своей слабости, но чувствовал, что все мысли о мщении, об убийстве, о самопожертвовании разлетелись как прах.
Кн. Марья. Слава Богу.
Пьер. Но я все-таки пошел. От Рамбаля я узнал, что Наполеон должен въехать в Москву 3 сентября. Я поздно встал. Взял пистолет.
Кн. Марья. Но как же вы несли пистолет? Конечно, спрятали.
Пьер. Да, но он был такой большой… Ни за поясом, ни под мышкой, даже под широким кафтаном трудно было спрятать. Ну, я подумал, все равно, возьму кинжал.
Кн. Марья. Откуда у вас был кинжал?
Пьер. Я купил его вместе с пистолетом у Сухаревой башни. Спрятал под жилет. Пошел на Арбат, к Николе Явленному. Я здесь хотел сделать это. Но по дороге были большие пожары. Французы грабили. Это было ужасное зрелище: дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… Женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги… (Покраснел и замялся.) Тут приехал разъезд и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
Наташа. Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что-нибудь… хорошее.
Пьер. Нас всех отвели на гауптвахту. Я узнал на другой день, что нас всех будут судить за поджигательство. На третий день нас водили на допрос. Потом нас отвели на Крымский Брод. Нас всего было четырнадцать. Посадили в каретный сарай. Мы там пробыли до восьмого сентября. 8 сентября нас повели на Девичье поле. Ну, тут пятерых расстреляли. Нас, других, привели только присутствовать при казни. Я это понял только тогда, когда все кончилось.
