Собрание пьес. Книга 1 - [4]

Над миром отраженный лик.

Внимайте пламенного Змея

Несчетно повторенный стон, —

Над ним вознесся, пламенея,

Мой диамантовый закон.

И в мир идите, расторгая

Змеиный ненавистный плен.

Соединенья весть благая

Да сокрушит преграды стен.

Очарование рубина

Над славой Моего чела

Напомнит вам, что та же глина

И плоть и кровь произвела.

Ваш путь святым обетованьем

Мой очарует изумруд

И озарит благим сияньем

На ваших нивах дружный труд.

Лучи сапфира и рубина

И эта жертвенная кровь

Открыли вам, что все едино

И что во всем — Моя любовь.

Игрой державной мир колебля,

Я укрощаю злобу змей.

Как трепет зыблемого стебля,

И жизнь и смерть в руке Моей.

Здесь, с вами, и в ином пределе,

Во всех просторах бытия,

И в каждом духе, в каждом теле, —

Всё — Я. И всё — лишь только Я.

Теперь, в рассветном утомленьи,

Идите к бедным злобам дня,

Храня завет: в соединеньи

Идти ко Мне, любить Меня.

Братья и сестры целуют друг друга и расходятся, храня безмолвие. Заботливые жены и девы убирают освященные предметы и литургийные одежды.

5 февраля 1906

Любви

Драма в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Реатов, 44 года.

Александра, 20 лет.

Дунаев, 26 лет.

Действие первое

Комната в доме Реатовых. Александра в трауре, с фотографическим портретом в руках. Входит Реатов.

Реатов. Моя дочь в приятном обществе.

Александра(вздрогнула, уронила портрет). Ах, папа! Ты меня испугал, — я задумалась.

Реатов. И жених на полу, — славно! Дай мне еще на тебя поглядеть. Ты похорошела.

Александра. Ах, папа!..

Реатов. А глаза красные, это нехорошо. Ты все плачешь. Давай-ка лучше подымем жениха и поставим его на стол.

Александра. Отец, такое горе, такое горе!

Реатов. Ну, полно, деточка, не плачь. Мама счастливее нас: у нее нет желаний, неисполнимых, безумных… Но как же ты похорошела! Как давно мы не виделись с тобой! Шесть лет. Ты девочкой была, таким нескладным подростком, а теперь — смотрите, жених какой-то уже нашелся.

Александра. Какой-то! Он — милый и добрый.

Реатов. Милые письма ты ко мне присылала раньше, до него.

Александра. Я думала, тебе неинтересно и некогда читать мою болтовню.

Реатов. Нет, Санечка. Присядем здесь, вот в этом уголке, и будем говорить много и долго. Расскажи мне о себе. Все по-прежнему, не правда ли? Трепетные огоньки перед иконами, и мольбы кому-то о чем-то, и странные жесты, — и эти долгие молитвы на коленях.

Александра. Мы здесь живем в глуши. Что сказать? Вот мой жених — не правда ли, он милый? Зачем ты бледный такой и хмурый? Он тебе не нравится разве? Ты знал его когда-то… Ты видел много, побывал далеко… Ну, что же ты молчишь? Скажи мне сказочку, как сказывал ты девочке-дочке давно, — ты помнишь? — в старые годы… О чем ты так задумался?

Реатов. Прости, дочка. Я отдыхаю… Кончились мои странствованья — и я начинаю жить. Я любуюсь тобою, смотрю на твое прекрасное лицо, и меня берет досада…

Александра. На что?

Реатов. Александра, неужели ты выбрала его себе в мужья?

Александра. Что ж странного? Он добрый.

Реатов. Кому охота быть злым!

Александра. Мы будем счастливы… Вот ты увидишь его, узнаешь его поближе — и ты его полюбишь. Правда, полюбишь?

Реатов. Полюблю? Нет, дочка, я тебя люблю, это так, а его не намерен заключать в родственные объятия. Разве у него есть такие белые руки? Разве умеет он так прятать свою голову на моей груди и разве у него есть такие глаза? И досадно мне, что возьмет он тебя, мое сокровище. Не стоит он твоей любви.

Александра. Ах, нет!

Реатов. А впрочем… Он добрый, да, не правда ли?

Александра. Конечно, добрый, не то что ты.

Реатов. Да, это хорошо. Я рад за тебя. Он ведь носит тебя на руках, вот так, как я тебя несу? И носит, и подкидывает, и лелеет? Поцелует губы и щеки и снова подкинет, вот так! Да?

Александра. Ну довольно, довольно, пусти меня. Какой ты сильный! Ты спокойно дышишь, а я точно версту пробежала… Что это, мы, как дети, шалим и смеемся в такое время.

Реатов. В какое время?

Александра. Давно ли я потеряла маму!

Реатов. Ну, деточка, что о том тужить, чего не воротить! Так он в эти траурные дни ведет себя скромно и не покачает мою дочку?

Александра. Вот еще, — он не смеет.

Реатов. Любит и не смеет! Любит и не знает, какое блаженство держать в своих объятиях трепещущее тело возлюбленной!

Александра. Да и не у всех ведь такая силища, чтоб играть человеком, как мячиком.

Реатов. Понимаю, дитя, понимаю. Ценю твой нежный вкус: он, твой жених, не груб, как я, — он изящен, тонок. Он обожает тебя по-рыцарски: он приляжет у твоих ног, вот так, и поет тебе про любовь свою, и сказывает тебе чудные легенды о том, как любили наши дедушки наших бабушек.

Александра. Он не умеет петь, и он не профессор истории.

Реатов. Разве? Ну, опять не так! Да, я знаю, он ведет в твоей гостиной только приличные разговоры и говорит о своей любви не иначе как по учебнику хорошего тона.

Александра. Я не знаю такого учебника.

Реатов. Оставим это. Иль нет, скажи мне, ты сама… сильно любишь его?

Александра. О да!

Реатов. Счастливые! А знаешь ли ты, как горят его поцелуи?

Александра. Горят? О да, он целует мне руки, но это вовсе не горячо.

Реатов. Только руки?

Александра. И только раз — но это я тебе по секрету — он поцеловал меня вот в это место.