Соблазнить холостяка, или Нежный фрукт - [46]

– А на вас как водка действует? – осторожно спросила Люба и покраснела.

– Водка на меня действует хорошо, – заверил ее Астраханцев. – Мы же понемногу выпьем, чтобы вам целоваться было комфортней.

– Только мне? А вам самому разве не нужно выпить для храбрости? – От Любиного прямого взгляда его пробрало так, словно он уже махнул как минимум стаканчик самогона.

Вспомнив, что он теперь – Грушин, у которого, судя по всему, как-то не очень ладится с женщинами, Астраханцев поспешно сказал:

– Еще как нужно. У меня огромные проблемы… с контактами. Мне нужно долго-долго узнавать человека, чтобы перестать дичиться.

Он до краев наполнил две рюмки и посмотрел на дело рук своих с удовольствием.

– Почему же вы тогда не выбрали себе какую-нибудь соседку или сослуживицу, к которой давно привыкли? Наверняка есть такая, что многие годы находилась совсем рядом. Либо на рабочем месте, либо в соседней квартире…

– Они все выходят замуж раньше, чем я успеваю сосредоточиться, – с лету сочинил Астраханцев. – Ну что? Тронулись?

Он встал на ноги, поднял рюмку повыше и двинул ее в направлении Любы, чтобы чокнуться.

– За то, чтобы у нас все получилось, – застенчиво сказала она, дотронувшись своей рюмкой до его.

Она тоже поднялась и смотрела на него снизу вверх со смешным воробьиным задором.

– Только чтобы залпом и до дна, – наставительно сказал зачинщик пьянки. – Вот хлебушком с колбаской потом закусите.

Он придвинул к ней тарелку с вышеозначенными продуктами и, словно для примера, слопал кусок колбасы. Нервно прожевал и проглотил, не сводя глаз с Любы. Она закрыла глаза и маленькими глотками выпила водку, в самом конце сильно запрокинув голову.

– Молодец, – похвалил Астраханцев, ни на секунду не забывая, что ему предстоит ее поцеловать.

Это было такое волнующее переживание, что он едва не приплясывал на месте. Он даже не помнил, когда в последний раз до такой степени сходил с ума от женщины. Может, и никогда не сходил. По крайней мере, чтобы вот так, с лету, потерять рассудок…

Несмотря на хлебушек с колбаской, Люба почти сразу поплыла, глаза ее сделались влажными, взгляд затуманился. Смутные и бурные чувства захватили ее, сжав горло, словно тисками. Она ощущала, что там застряли слезы, но откуда они взялись и отчего ей снова хочется плакать, понять было невозможно. Казалось, что она уже выплакалась, но вот поди ж ты…

– Хорошая водка, – сказала она вслух, с нажимом выталкивая слова. И обескураженно добавила: – Вы уже какой-то… нерезкий.

Он действительно поплыл у нее перед глазами, но это не водка была виновата, просто подходили слезы – кипучие, страстные и неотвратимые, как стихия.

– Ну что? Готовы? – спросил Астраханцев тоном змея-искусителя.

Ему даже в голову не приходило, какие сильные чувства владеют женщиной, с которой он затеял игру. С его точки зрения, вечер проходил довольно весело. Да, сам он немножко нервничал, но и только. Это было даже пикантно, черт побери.

– Конечно, хорошо – решить заранее, как все будет, – тонко и жалобно сказала Люба, моргнув несколько раз подряд. – Но мне кажется, все должно происходить как-то иначе…

– Как? – спросил Астраханцев густым теплым голосом, осторожно подступив ближе. В его глазах раскрылась темная манящая глубина, он смотрел пристально и жадно.

– Не знаю, но по-другому, не так!

Лицо ее вдруг как-то смялось, губы поехали в сторону, глаза налились влагой, готовой пролиться через край.

– Эй, вы чего это? – изумился Астраханцев и чуть не икнул. Хорош бы он был…

– Я ничего, – ответила Люба дрожащим го-лосом.

К ее глазам все прибывали и прибывали слезы, и, наконец, плотину прорвало. Как честный человек, Астраханцев подставил под водопад собственную грудь. Люба прижалась к ней, всхлипнула один раз, потом другой и, наконец, расплакалась навзрыд, сотрясаясь всем телом и длинно подвывая. Астраханцев стал заглядывать ей в лицо, брал ее за подбородок, но она вырывалась, мотала головой и снова пряталась, не в силах побороть приступ отчаянья.

– Да что это вы разревелись как белуга? – Он искренне не понимал, что произошло. Только что она была веселой, живой, хотела целоваться и для храбрости даже пила с ним водку. И вдруг кинулась плакать, да как! – Немедленно прекратите разводить сырость! Вы меня просто пугаете. Никогда еще женщина не билась в истерике только потому, что я собрался ее поцеловать! Подумайте сами, в какое вы меня положение ставите. Просто позорите.

– Я не позо-о-орю-у-у-у!

– Унижаете!

– Не унижа-а-аю-у-у-у!

– Да что с вами, в конце-то концов?!

– Дмитрий, миленький, все не так! – проговорила Люба, сладостно всхлипывая.

Потом взяла его за руку и потянула изо всех сил.

– Куда вы меня тащите? Рыдает и тащит, – удивленно бормотал он, тем не менее поддаваясь ее напору и следуя за ней по пятам.

Она провела его в комнату и усадила на диван. Он обалдело сел, подчиняясь ей – она толкнула его обеими руками, заставив откинуться на мягкую спинку, а сама присела с краешку, боком, словно собиралась вот-вот вскочить и умчаться. Сцепила руки и принялась переплетать пальцы, а потом стала теребить край своей кофточки, которая, наверное, казалась ей целомудренной, но для Астрахнцева была средоточием соблазнов, потому что слишком многое приоткрывала и обтягивала.