Собаки не ошибаются - [5]
— Да тише ты, слон! — зашипел на него Лёха.
Костя глянул на небо. Луна висела на месте, круглая, жёлтая, большая, обыкновенная.
Лёха забрался на подоконник и, шагнув вперёд, сразу исчез в темноте. Ёжась от прохлады, Костя последовал за ним.
Время от времени Лёха опускался на корточки, ощупывал землю руками и твёрдым голосом сообщал:
— Верно идём! Тропинка!
Костя сначала тоже нагибался и шарил по земле, но под пальцами всюду оказывалась только трава да изредка попадались тонкие ветки каких-то кустов с тупыми колючками. И Костя перестал нагибаться — он просто верил, что Лёха каким-то непостижимым способом ухитряется обнаруживать в этакой темнотище едва заметную даже днём лесную тропинку.
— Вперёд! — снова скомандовал Лёха.
— Чёрно-то как! — задышал Костя ему в затылок. — И мокро. Я уже весь вымок, с ног до головы!
— Как у негра в животе, — подтвердил Лёха.
— Только там тепло.
— Не знаю, не бывал, — буркнул Костя. — Слушай, а почему мокро? Дождей давно не было, а мокро! Листья мокрые, чуть задел — и готово!
— Может, роса, — без особого интереса предположил Лёха. И вдруг заорал: — Горушка начинается, чуешь?! Тропинка вверх пошла!
Костя ничего такого не «чуял», но, оглянувшись, различил вдалеке крошечную светящуюся точку. Это, догадался он, горела над входом в столовую единственная в лагере ночная лампочка. Значит, они и в самом деле поднимаются выше: ещё несколько минут назад там стояла сплошная кромешная тьма.
— Темно! Мокро! Страшно! — повеселевшим голосом завыл впереди Лёха. — И за каждым кустом по чёртику сидит! Эх, и любят эти черти полосатые мальчиками полакомиться!
— Ох, как страшно, — оживился и Костя. — Да тебя черти съедят, неделю животами будут маяться!
Хорошо всё-таки, что за спиной маленьким цветком горела лампочка.
— Слышишь, море шумит? — остановился Лёха.
Мокрые, они стояли на самой вершине лысоватой горушки, прижавшись друг к другу, и стучали зубами от холода.
— Ну, где она, где она, твоя Турция? — в который уже раз спрашивал Костя, всматриваясь в тёмное ночное море.
— Да подожди ты, рано ещё, — напряжённо уставившись в едва заметную линию горизонта, отвечал Лёха. — Говорю ж тебе, море не сплющилось, наверное…
— А если оно вообще сегодня не сплющится? — затревожился Костя. — Зря тащились, да?
— Чего это не сплющится?! Как это?! — от волнения Лёха даже зубами клацать перестал.
— Это только днём ничего не видно, море бугром стоит, горизонтом другой берег закрывает! А ночью прилив! Каждую ночь так! Надо только забраться на гору повыше да заглянуть за горизонт!
— Смотри!.. — ахнул вдруг Костя. — Лёха, смотри!
— Что?! — не понял Лёха. — Что там?!
— Да вон же! Над самым горизонтом!.. Появилась!.. Полосочка чёрная! Да смотри же ты!
Лёха повернул голову туда, куда показывал Костя; смотрел до боли в глазах, но никакой полосочки не разглядел.
— Какая она? — спросил наконец Лёха.
— Узенькая такая, — ответил Костя. — Неясная…
— Турция, точно Турция… — вздохнул Лёха.
— Что я тебе говорил. Чужой берег…
— Лёш, а почему она тёмная?
— Ясно чего, — ответил Леха, — там же спят теперь все… как и у нас.
— А может, не все? — с замирающим сердцем предположил Костя. — Может, стоят тоже два каких-нибудь парня на горе… на турецкой горе… и на нас смотрят, а?
— Ну да, — согласился Лёха. — И парни тоже турецкие… И тоже думают, отчего это у нас так темно?
— Не-а, — рассмеялся Костя. — У нас тут одна лампочка всё-таки горит, возле столовой!
Незаметно стало светать. Тёмной полоски над горизонтом не видел уже и Костя.
— Всё, Лёш, обратно море поднимается, — вздохнул он.
— Пошли давай назад, в лагерь, — первым шагнул к тропинке Лёха.
— Эх, влетит нам! — весело, вприпрыжку бросился за ним Костя. — К подъёму не поспеем, а, Лёш?
— Не поспеем, — не оборачиваясь, подтвердил Лёха.
— Ну и ладно, пусть влетит! — беспечно махнул рукой Костя. — Зато где ещё вот так просто Турцию увидишь?
ПОД МОСТОМ
Собака умирала.
Мальчишка не знал об этом — никогда ещё не приходилось ему сталкиваться с хрупкой этой гранью между жизнью и смертью. Несколько раз видел он мёртвых людей, посторонних и нестрашных. Они, в неуютных своих гробах, не имели ничего общего с живыми — вот и всё.
— Тузика убили! Тузика убили! — закричал мальчишка и побежал прочь от моста. — Тузика убили!
Он кричал неизвестно кому, потому что спускался к реке один, и под мост залез один, и собаку нашёл один. И всё равно кричал, потому что об этом нельзя было не кричать.
— Ты чего орёшь? — услышал он сверху знакомый голос. Это был Лысый.
— Тузика убили! Тузика убили, Лысый!
— У-у-у, гады! — Лысый нехорошо ругнулся.
— Кто?!
— Не знаю…
— Стой там, я сейчас!.. — и Лысый помчался по мостику на берег.
— У-у-у, гады!..
Лысый — это не прозвище, а фамилия. Лёня Лысый — бывает и такое. И ни одно прозвище к парню не пристало, как он ни старался.
— Где?! — Лысый уже тяжело дышал рядом.
— Там… — мальчишка мотнул подбородком. — Прямо под мостом… Лежит…
— Пошли!
Невдалеке валялись удочка мальчишки и видавший виды бидончик с помятыми алюминиевыми боками.
— Рыбачить пришёл, да?
— Ага…
Лысый сплюнул. Он умел это делать: плевки летели далеко и всегда туда, куда Лысый целил.
