Собака, которая не хотела быть просто собакой - [17]

Это было болотистое озерко, у кромки очень илистое и коварное. Как мы ни старались, но ни папы, ни меня не оказывалось под рукой, когда Матт приносил подранков. Мы не в состоянии были и прекратить мучения раненых птиц, как ни желали этого, так как к ним нельзя было приблизиться даже на расстояние выстрела. Теперь все зависело от Матта.

К тому времени как он принес пятнадцатую утку – а первоначально их было только восемь, – им овладело беспокойство. Первый пыл погас, и начал работать мозг. Следующая утка, которую он принес на берег, повторила прежний фокус, проделанный ею и ее товарками, и, как только Матт отвернулся, заковыляла в озерко. На сей раз Матт бросил бдительный взгляд через плечо и увидел, что его провели.

Мы с папой стояли в дальнем конце озерка, и нам было интересно посмотреть, что он сделает теперь, когда ему известно самое худшее. Молотя лапами по воде на середине озерка, он обернулся и бросил на нас взгляд, в котором были и презрение и отвращение, словно хотел сказать: «Что с вами, черт возьми? Ведь у вас есть ноги, не так ли? Ждете, что я сделаю всю работу?»

Внезапно положение показалось нам очень забавным, и мы начали смеяться. Матт терпеть не мог, когда над ним смеются, хотя любил, когда смеялись вместе с ним. Он показал нам спину и поплыл в противоположный конец озерка Одно мгновение мы думали, что он оставил уток в покое и собирается выйти из игры. Мы ошиблись. Он доплыл до конца озерка, повернул и старательно начал гнать стайку раненых уток на нас. Когда все они, за исключением одного старого зеленоголового, который, нырнув, умело избежал облавы, оказались на расстоянии верного выстрела с нашего места, Матт повернулся и беззаботно поплыл прочь.

Мы исполнили наш долг с ощущением полной нереальности происходящего.

– Думаешь, он сделал это нарочно? – спросил меня папа тоном, полным благоговения. Теперь Матт направился обратно за оставшейся кряквой. Это был крупный селезень, возможно, вожак перелета, который с годами стал хитрым. Его ранение было, очевидно, несерьезным, так как Матту удавалось только сокращать расстояние между ними. А когда Матт оказывался достаточно близко, чтобы броситься на птицу, его зубы, сомкнувшись, щелкали впустую: селезень успевал нырнуть.

Мы наблюдали, как селезень таким манером три раза избежал плена, а Матт бестолково плавал кругами по поверхности воды.

Старая птица держалась на почтительном расстоянии от берега, так как была знакома с ружьями. В конце концов мы решили, что эта утка нам не достанется, и хотели позвать Матта.

Он начал уставать. По мере того как его шкура все больше и больше намокала, он оседал в воде все глубже и глубже и скорость его уменьшилась так, что он был способен лишь, догнать селезня, не более. Однако он притворился глухим, когда мы стали звать его, сперва ласково, а потом сердито. Мы начали опасаться, что из-за своего ослиного упрямства он просто утонет. Папа уже принялся снимать куртку и сапоги, готовый броситься спасать любимца, когда произошло невероятное.

Матт настиг селезня в пятый раз. Утка подождала, в последний момент снова стала вертикально и исчезла под водой.

На этот раз Матт тоже исчез.

Его путь отметил водоворот илистой воды.

В центре водоворота был виден беловатый бугорок, который вяло двигался туда-сюда. Я узнал кончик хвоста Матта, поддерживаемый над водой остатком плавучести его длинной шерсти.

Папа уже месил сапогами болотную жижу, когда мой испуганный крик остановил его. Мы стояли разинув рты и отказывались верить реальности того, что видели.

Матт вынырнул. С морды свисали водоросли, и его глаза были сильно выпучены. Он судорожно глотнул воздух и тяжело забарахтался. Но в его передних зубах был зажат кончик крыла селезня.

Когда наконец Матт лежал перед нами, тяжело дыша – этакий полуутопленник, – мы являли собой заискивающих и кающихся людей – мужчину и мальчика. Я сжал поводок в комок, поймал понимающий папин взгляд, повернулся и со всей силы зашвырнул ремешок далеко в воду.

Со слабым всплеском поводок погрузился в тихую глубь тогда еще безымянного озерка, теперь же озера Маллард-Пул-Матт – озера Матта – Загонщика Диких Уток.

Матт показывает себя

Раз уж Матт осознал себя ретривером, наши выезды на охоту превратились в сплошное удовольствие, не омрачаемое суетой и беспорядком, которые были неотъемлемой частью жизни обитателей города.

Я, словно голодный, ждал тех дней, когда уберут хлеба и скошенные поля будут хрустеть у нас под ногами, когда листья тополей упадут на землю, а мороз схватит солоноватый ил по краям маленьких озер; ждал тех дней, когда заря, как сверкающий кристалл, возникнет на небе, на котором не будет никаких облаков, кроме живых – птичьих стай, летящих на далекий Юг.

Однако если я ждал этих дней с гложущим нетерпением, то предвкушение удовольствия у Матта было еще сильней. Найдя цель в жизни, он так жаждал охоты, что в последние недели перед открытием сезона обычно бывал глухим ко всем обычным искушениям. Кошки могли разгуливать но его собственному газону перед домом менее чем в десяти футах от его подрагивающего носа, а он даже не замечал их. Медвяный бриз из соседнего дома, где томилась в одиночестве симпатичная маленькая спаниелька, не мог вывести его из мечтательного состояния. Он лежал на пожухлой траве газона возле гаража и не отрывал взгляда от тех ворот, через которые скоро должен выкатить Эрдли, чтобы везти его и нас на полные жизни приозерные равнины.