Собака и Волк - [157]

Кинан открыл было рот и снова закрыл его.

— Я надеялся, что вы уговорите их, — сказал Энианн.

— Подчиниться? — спросил Грациллоний. — Если бы я и захотел, у меня бы это не получилось. Они свое получили. Да я и не хочу. И я свое получил.

Корентин подался вперед.

— Приходило ли вам в голову, Энианн, — сказал он тихо, — что губернатор Глабрион знал, как обстоят дела, и сознательно ввел в заблуждение вашего императора?

— Зачем бы это ему понадобилось? — вопросил трибун.

— Для того, чтобы отомстить нам, в Конфлюэнте.

— …Может, и так, — голос посланника зазвучал холодно. — Но ведь вы здесь с вашими багаудами все время бунтуете, а Константин — не Гонорий: он этого не потерпит. Константин намного сильнее.

— Это не так, — сказал Грациллоний.

Энианн молча на него уставился. Кинан сощурился и подался вперед.

— Вы явились к нам с легионерами, надеясь, что напугаете нас и заставите подчиниться, — пустился в объяснения Грациллоний.

— Мы больше надеялись пристыдить вас, — прервал его Энианн.

— Господь рассудит, кому и за что должно быть стыдно, — сказал Корентин. — Но мне показалось, сын мой, что вы лишь разыгрываете негодование.

Грациллоний решил не принимать участие в споре. Он продолжил:

— Глабрион и Бакка думают, что мы, в нашей тихой заводи, не понимаем сложившегося положения. Они думали, что появление легиона напугает нас.

«Моего легиона», — горестно ныла душа.

— Ну что ж, они ошиблись. Мы хорошо информированы.

— Каким образом? — поинтересовался Кинан. В голосе его слышалась боль.

Грациллоний пояснил:

— Арморика является частью Галлии, а Галлия — частью остального мира. Люди приезжают и уезжают — и торговцы, и курьеры, и обычные люди по своим делам. Забредает и публика менее респектабельная. Замечают и понимают они куда больше, чем думают об этом власти. Связь с ними я поддерживаю уже многие годы. «По большей части занимался этим для меня Руфиний».

— И церковь… она объединяет империю от края и до края. У нас, армориканцев, много друзей-церковников.

— Нам известно то, чего, возможно, не знает сам Константин, а именно: он не победитель, а зарвавшийся игрок. Сами посмотрите, что он должен принять в расчет, к чему подготовиться, с кем иметь дело.

В Галлии находятся германцы в огромном и все возрастающем количестве. Нам удалось отогнать их, и они двинулись на юг, но тем хуже стало остальным, кто имеет с ними дело. Для того чтобы победить их, Константину нужны войска. Только это потребует от него значительного внимания и ресурсов.

В Константинополе находится Аркадий. Он лентяй, дурак, к тому же и больной человек, так что вряд ли долго протянет. Пока жива была императрица, дочь франкского генерала, все было не так плохо, а теперь он лишь марионетка своего преторианского префекта, которому, однако, далеко до такого сильного человека, как Стилихон. Стилихон, к тому же, своих амбиций не утратил. Сейчас он снова ведет переговоры с готами, и, как полагают мои источники, он ведет двойную игру. Думаю, он хочет, чтобы они заняли Грецию, а он в это время на востоке империи двинется дальше на север. Что из этого выйдет — если выйдет, — один Господь знает. Константин тем более не знает, однако ему придется почувствовать на себе последствия.

А будет ли Стилихон без конца делать вид, что он действует по поручению императора Гонория? Ходят слухи, что он собирается захватить троны Запада и Востока — для своего сына. Если ему это удастся, Константину придется столкнуться и с этой проблемой. Если не удастся или придворные враги его свергнут, у Константина будет другая, но не менее опасная проблема. Нет, у вашего самопровозглашенного императора слишком много забот и без Арморики, которая к тому же его не признает. Вас послали сюда в надежде, что мы этого не знаем. Теперь вы видели собственными глазами, как относится к вам народ, и знаете, что известно нам, руководителям, и что мы намерены делать. Уведите ваш легион, Энианн. Все равно вам придется это сделать, и совсем скоро. Ваш Константин нуждается в каждом солдате.

У Грациллония пересохло во рту, саднило горло. Стучало сердце. Как нужен был ему сейчас глоток вина, но он терпел, проявляя римский стоицизм. Надо дождаться, пока останется один.

Энианн побледнел.

— Вы кое о чем забыли, — бросился он в атаку. — О законе. Закон выше любого императора и государства. Во имя закона призываю вас сложить оружие.

Корентин, покосившись на Грациллония, ответил за него:

— Давайте не тратить время на споры о том, чья сторона больше нарушает закон. Без правдивости, справедливости закон теряет душу. Он становится ходячим трупом.

— Не придавайте большого значения сравнениям, — сказал Грациллоний. — Дело в том, что последний приказ явился последней каплей. Мы не откажемся от нашего права на самооборону. Мы не примем участия в вашей гражданской войне.

— Выходит, вы поддерживаете Гонория, — подытожил Энианн.

— Называйте как хотите, — сказал Грациллоний, внезапно устав.

Корентин поднял руку.

— Мы поддерживаем Рим и христианство, — сказал он.

— Вы и ваши язычники? — в смехе Энианна послышалось отчаяние.

— Ладно, закончим на этом, — сказал Грациллоний. — Отправляйтесь домой… Да нет, к вашему императору. Ведь вы оставили вашу страну варварам.