Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах - [67]

– Какой мерзавец! – вскричал Холмс. – Лестрейд! Вашу флягу с бренди! Отнесите леди в кресло! Она потеряла сознание.

Темные глаза снова открылись.

– Он жив? – спросила миссис Стэплтон. – Он убежал?

– От нас не убежит, сударыня.

– Нет, нет, я не про мужа. Сэр Генри? Он жив?

– Да.

– А собака?

– Убита.

Миссис Стэплтон глубоко и облегченно вздохнула.

– Слава Богу! Слава Богу! А этот негодяй? Смотрите, как он со мной обращался! – Она протянула вперед руки, и мы с ужасом увидели, что они были все в кровоподтеках. – Но это ерунда… Ерунда! Главное, что он издевался над моим сердцем, над моей душой. Я могла бы вынести все, жестокость, одиночество, жизнь во лжи, все, если бы еще хоть капельку надеялась, что он любит меня. Но теперь я убедилась, что все это время он обманывал меня, пользовался мною, как орудием.

После этих слов леди горько заплакала.

– Сударыня, поскольку вы больше не питаете к этому человеку добрых чувств, – сказал Холмс, – расскажите, где мы можем найти его. Если вы когда-либо помогали ему вершить зло, теперь помогите нам, и ваш грех будет искуплен.

– Он может укрыться лишь в одном месте, – ответила миссис Стэплтон. – На острове в самом сердце трясины есть старая оловянная шахта. Там он держал свою собаку, и там у него все подготовлено на тот случай, если бы пришлось бежать. Скорее всего, он там.

Холмс поднес к окну лампу. Туман на улице стоял такой густой стеной, что казалось, будто стекло снаружи облеплено белой ватой.

– Никто в такую ночь не сможет зайти в Гримпенскую трясину.

Миссис Стэплтон рассмеялась и захлопала в ладоши. В глазах у нее сверкнули веселые огоньки.

– Зайти в нее он сможет, но выйти – никогда! – воскликнула женщина. – Он же просто не сможет увидеть ориентиров. Мы с ним вместе вкапывали там прутики, чтобы отметить тропинку, по которой можно пройти. О, если бы только я могла повырывать их сегодня! Тогда вы бы точно схватили его!

Было совершенно очевидно, что до тех пор, пока не рассеется туман, продолжать поиски бессмысленно. Оставив Лестрейда в доме натуралиста, мы с Холмсом провели баронета в Баскервиль-холл. Скрывать от него правду о Стэплтонах было уже нельзя, поэтому по дороге мы все ему рассказали. Надо сказать, что наш друг весьма мужественно воспринял правду о женщине, которую любил всем сердцем. Однако ночное приключение настолько потрясло его нервную систему, что уже к утру сэр Генри лежал в горячке под наблюдением доктора Мортимера. Тогда эти двое еще не знали, что им предстоит вместе объехать весь мир, прежде чем к сэру Генри вернется здоровье и он вновь превратится в жизнерадостного весельчака, каким был до того, как стал владельцем злополучного поместья.

Итак, я подхожу к завершению этого необыкновенного рассказа, в котором попытался окунуть читателя в атмосферу темных страхов и смутных подозрений, так долго омрачавших нашу жизнь и закончившихся столь трагическим образом. На следующее утро после того, как была убита собака, туман рассеялся и миссис Стэплтон отвела нас к обнаруженной ими тропе через болото. Видя, с какой готовностью и даже радостью она направляет нас по следу мужа, я понял, насколько ужасной была жизнь этой женщины. Мы оставили ее на краю небольшой косы твердой торфянистой почвы, которая врезалась в непролазную топь. Воткнутые в землю небольшие палочки указывали те места, где тропинка резко уходила в сторону. Островки твердой земли были со всех сторон окружены ямами, заполненными зеленой тиной и омерзительной бурой жидкостью, которая в считанные секунды поглотила бы любого, кто рискнул бы зайти сюда, не зная ориентиров. Заросли тростника и сочные склизкие водяные растения источали смрад разложения и тяжелые миазматические испарения. Не раз, сделав неверный шаг, мы проваливались по колено в темную подрагивающую жижу, которая тут же приходила в движение и начинала мерно колыхаться в радиусе нескольких ярдов. Ноги вязли в густой каше. Стоило оступиться, и в ту же секунду возникало такое ощущение, словно чьи-то цепкие руки с силой тянут тебя вниз, в бездонную зловонную глубь. Лишь один раз мы увидели признак того, что кто-то проходил по этой смертельно опасной тропе до нас. На кустике пушицы{41}, росшей на островке мерзкой слизи, темнел какой-то небольшой предмет. Холмс, шагнув с тропинки, чтобы поднять его, тут же провалился по пояс. Если бы мы не помогли ему выбраться, он, возможно, уже никогда не ступил бы снова на твердую почву. Оказавшись в безопасности, Шерлок Холмс поднял в воздух черный ботинок. «Мейерс, Торонто{42}» было напечатано на его кожаной подкладке.

– Ради этого стоило искупаться в грязи, – сказал Холмс. – Это тот самый башмак, который пропал у нашего друга сэра Генри.

– Стэплтон бросил его туда, когда удирал.

– Конечно. Он использовал его, чтобы пустить по следу собаку, а потом, когда понял, что игра закончена, бежал, держа ботинок в руке. Теперь нам известно, что, по крайней мере, до этого места он сумел добраться.

Впрочем, больше нам не суждено было узнать, хотя о многом мы смогли догадаться. Искать отпечатки ног на болоте было бесполезно, поскольку поднимающаяся жидкая грязь тут же поглощала их, но добравшись наконец до островка суши в самой середине трясины, мы все там очень внимательно осмотрели. На глаза нам не попалось ни одного свежего следа. Если можно было верить истории, поведанной нам этим клочком земли, Стэплтон так и не добрался до затерянного посреди болота островка, на котором собирался найти убежище прошлой ночью. Где-то в самом сердце великой Гримпенской трясины на дне одной из наполненных отвратительной жижей ям этот холодный и жестокий человек остался лежать навсегда.