Собачья площадка - [58]

Глава 27

Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» — единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю — или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.

— Зараза, — пробормотала она и накрылась подушкой.

Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности… Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.

Именно поэтому и накрылась. А прежде снилось… Луг в цветах. Цветы венком у неё на голове. Море цветов. И парашютики одуванчиков застревают в ресницах. Она в ситцевом синеньком платье с открытыми красивыми руками, не такими, как сейчас, подбрасывает пук васильков в воздух, и они, не долетев до солнца, возвращаются, осыпая её всю фиолетовыми искрами, но Ванечка, курсант Ванечка, сын соседей по даче, уже подает новый букет, и тот тоже летит к солнцу и тоже падает, повторяя фиолетовый дождь. А потом Ванечка, поборов условности и собственную, угловатость, неловко обнимает её. Оленька отворачивается, а он ищет своими губами её губы. Становится трудно дышать (проклятая подушка). Грудь её не очень больно, а даже приятно упирается в его значки, густо, как у нынешних металлистов, покрывающие гимнастерку. Оленька видит по Ванечкиным глазам, что тот безумно счастлив, как только может быть счастлив двадцатилетний курсант, вчера из казармы, а теперь на лугу, обнимающий и целующий Оленьку… Но тут и он и она вздрагивают. И это не труба, зовущая на ратные подвиги. Это нечто совсем, совсем Другое. Обидное. Занудное (сигнализация во дворе). Но сон продолжается, и теперь это не легкий и воздушный мираж, благоухающий свежескошенной травой, а реальный, с ощущением бессильной ватности (ноги запутались в простынях и затекли) и даже кошачьей вони.

Она чуть не заплакала. Ах, как жаль, что все так быстро проходит, и надо бы проснуться, потому что ничего хорошего первая же картина лестницы не сулила. Почему она не поехала на лифте? Ах, да… Лифт, как всегда, не работал. Но вот и голоса, пока ещё не различимые, но до омерзения (у неё никогда не было ни малейшего позыва к обзаведению детьми) узнаваемые. Это они, они.

Ольга Максимовна сделала отчаянную попытку проснуться, но Морфей цепко держал свою добычу. Боже, неужели все снова? Ведь это уже было! И Ольга Максимовна, подобно какому-нибудь вьетнамскому ветерану или нашему афганцу, стала переживать постстрессовый синдром…

Опять сидят, услышала она над собой голоса, не январь, могли бы и на улице расположиться, вторично подумала спящая.

Сидели трое и ещё один стоял напротив. Спорили… Мнения разошлись в оценке одной из сторон окружающего мира. У каждого из присутствующих была на этот счет своя точка зрения, и он считал своим долгом её высказать. Настоящий базар. Курили и говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Перед началом дискуссии собравшиеся изрядно «разогрелись». Чувствовалось и по тону, и по выражениям, и по степени агрессивности изложения своего взгляда на проблему.

— Молодые люди, разрешите пройти, — попросила Ольга Максимовна и тут же поймала себя: что же я, дура, делаю. Впрочем, сон.

Ответом было полное безразличие к её просьбе со стороны спорящих.

Уйди или протиснись, запаниковала во сне Ольга Максимовна, но тем не менее повторила просьбу.

— Подождать, что ли, минуту не можешь, — рявкнули на нее.

При звуках её голоса сейчас, как и тогда, он вторично просыпал табачно-конопляную смесь.

— Хорек, может, встанешь, пропустишь её, ведь не отвяжется, — предложил стоящий у стены.

— А почему я, пусть Хмырь пропустит. Он больше места занимает.

— Ну а почему я, он с краю сидит, да и помоложе. Лолк, может, ты пропустишь?

Она знала все реплики наизусть. Они ещё тогда, несколько дней назад, навечно впечатались в память. Вот сейчас эта полумальчик, полу девица начнет кокетничать. Умела бы… Надежда Дурова.

Ольге Максимовне даже захотелось отозвать её в сторону и дать пару дельных советов — типа девочки так себя не ведут, но с обреченностью кролика слушала.

— Хорек, не хами, я же тоже женщина, — ответила сидящая посередине.

Надо что-то предпринять. Сменить тон.

— И долго я буду ждать? — с ужасом услышала она свои слова.

Точь-в-точь как тогда.

— Шлепала бы на лифт. Нечего молодежь травмировать.

— Ты думаешь, что говоришь? — искренне возмутилась спящая. — Ты с кем разговариваешь?

— А откуда я знаю, с кем разговариваю. Скажите, как вас зовут, тогда узнаю. Народ, кто такая? — спросил Долговязый, указывая пальцем.

— Ты что, Долговязый, ослеп, что ли? Перед тобой девушка пенсионного возраста, — ответил за сидящих Хорек, — которую нет уже желающих трахать.