Собачий файл - [8]

Вот еще что! Докладываю Вам, что диких зверушек теперь по государству будет превеликое множество. Пусть живут и развиваются, ибо проведение на животных операций, не являющихся оказанием ветеринарной помощи или проведением экспериментов, запрещено. Вы спросите, какая связь? Невинное дитя, легкокрылая Штучка! Ну, посудите, какая же это ветеринарная помощь — кастрация? Вот и будут гонять котята и щенята по всей Руси великой, как по Африке — саранча. И скажите спасибо, что у нас в Средней полосе не водятся слоны…

Хорошо, хоть беспозвоночных не тронули, в покое оставили. Амебы, инфузории-туфельки, сине-зеленые водоросли, берегитесь! Теперь вы остались без защиты депутатов Российского парламента! А ведь блоху надо было в Закон вписать. Все-таки народное достояние! Сам Лесков за нее ходатайствовал…

Жаль, душечка, что депутаты не предусмотрели в Законе ответственность за самоубийство животных после вступления в силу самого Закона. А раз так, пойду-ка я попрошу Герасима, может быть, он найдет выход из этой трясины и решит разом всю мою жизнь, поставленную в рамки и регламентированную грамотеями, вроде нашей барыни. А что? В целях прекращения страданий животных — Законом разрешается.

Ваш бесконечно любящий Муму Герасимович.

P.S. Совсем забыл! Сегодня я, наконец, дозвонился одному депутату, потребовал переписать Закон о защите животных. Так он такой лай и скулеж устроил, сказать стыдно…»

Корр. — Есть ли у Вас хобби?

Штучка. — Безусловно. Главное мое хобби: я страстная вратарщица. Не пропускаю ни одного гола в ворота. Ни одного гола! Это у меня от моей мамы — знаменитой среди ребятишек голкиперши. Ну и еще, такие маленькие «хоббики»: люблю массаж, млею, кайфую, выгибаюсь как змейка, когда меня им балуют. Люблю поднимать ушки вместе и — еще больше — по одному, когда прислушиваюсь к беседам обо мне; люблю поговорить в машине, подсказать дорогу к нашему дому или даче, обожаю попеть на животе у своей мамочки-хозяйки… Словом, мое хобби: быть веселой и радовать близких.

Корр. — Вы упоминали о Карловых Варах… А в каких еще странах Вы побывали?

Штучка. — Да, было много поездок, в том числе и зарубежных: Турция, Италия, Франция и Испания, Греция и вот — Чехия. Всего не расскажешь. Об этом мною была написана книга «Их собачья жизнь».

Корр. — Значительный эпизод вашей жизни.

Штучка. — У нас с богохозяином — такой неразъединимый альянс! Я ожидаю его с работы у ворот часами. Не шевелюсь, боюсь пропустить сигнал машины и щелканье открывающейся дверцы. Чтобы впрыгнуть. Когда он возвращается и загоняет машину в гараж — я всегда рядом. В смысле, с ним, за рулем. Не потому, что он сам не может — хотя он действительно не может без меня! — а просто потому, что нам так хорошо… Такой интимный ритуал!

Однажды я не успела добежать. Это было ужасно! Он загнал машину в гараж! Он открыл дверцу. Увидел меня. Нагнулся… Я, в слезах, лизнула его в лицо… Он все понял! Не раздумывая, выехал из гаража — и заехал туда уже как положено: со мной, счастливой маленькой собачкой Штучкой.

СОБАКА ДОБРОЕ УТРО

Дом был почти таким же славным, каким я знал его много лет. Я знал когда-то и всех обитателей его. А обитали там три семьи, каждая — в свой черед. Для непосвященных объясню: глава семьи, служивший литературе, как это часто бывает на свете, уходил из жизни, или из литературы. Тогда дом передавался следующей «литературной» семье.

Четвертый хозяин был иностранец.

Мода на импорт докатилась и до Литературного фонда, поэтому новоиспеченный бизнесмен Битце Бейстоаа стал жить в писательском городке Переделкино, нимало не заботясь о том, что к писательскому ремеслу он не имеет никакого отношения и даже книг в доме не держит.

Невзирая на отсутствие книг, я посещал этот перестроенный переделкинский особнячок довольно часто. Посещал потому, что кроме красного носа и синих глаз, соломенных волос и ручищ, которыми новый хозяин особнячка намеревался слегка придушить кооперативную республику Россию, у финского жулика Битце Бейстоаа была восхитительная дочь… Конечно, она папу жуликом не считала и брала у него уроки бизнеса.

Сейчас красавицы дома не было, и Битце Бейстоаа, полный уверенности, что я сижу в его глубоком кресле в каминной зале исключительно ради его любопытной, загадочной долларовой личности, взялся учить меня по-отечески уму-разуму, по-медвежьи прямо намекая на предложение, недавно сделанное мне его дочерью. Я же, представив себе, сколько хлопот мне доставит ее фамилия, тянул резину и на предложение не отвечал. Да и слушал, в общем, невнимательно: рыжерукий папаша выдавал немыслимое количество звуковых конструкций, но с той же долей смысла и с тем же пронзительным акцентом, с каким «разговаривает» дверь летнего сортира на неухоженной даче.

Господин Бейстоаа любил свою дочь. Только ради нее — я видел это по его сжимающимся в тугие кулаки рукам — только ради нее одной и ради ее будущего счастья он терпел в доме русского писателя. Терпел и считал обязательным его поучать. Он рассказывал одну из своих «бизнесменских историй», а параллельно делал довольно странную работу: брал со столика, что стоял тут же, в каминной зале, тугие пачки долларов и совершенно равнодушно, как шишки, бросал их в камин. Я поклялся себе сдерживаться и не удивляться. Потому что удивиться — значит проиграть.