Собачьи истории (выпуски 1-28) - [28]

После того как собаки были распределены между хозяевами, друзьям повезло: они попали в соседние дома, поэтому могли по-прежнему часто видеться, и их существование не было омрачено разлукой. Однако Пегий вскоре изменил старым привычкам, всё чаще и чаще он стал проводить время на мягком диване, где с книжкой в лапах любил помечтать о том, о сём, зарывшись носом в мягкие подушки. Комфорт и уют стали неотъемлемой частью его жизни, в далёком прошлом остались много километровые упорные поиски по следу. Красно-коричневый, приглашая старого друга на прогулки, слышал мягкий, но твёрдый отказ. Сначала, он огорчался, пытался растормошить приятеля, но потом в его жизни появилась она…

Грациозная, с шелковистой, струящейся, как чистая родниковая вода, шерстью, с изумительным кокетливым взглядом раскосых миндалевидных глаз — она сразу очаровала пса. Всё его существование было направлено теперь только на то, чтобы потихоньку, не нарушая её привычек, наблюдать за обожаемым созданием. Когда она, жмурясь под ласковыми солнечными лучами, вытягивала свои изящные лапки и маленьким розовым язычком принималась вылизывать их, ему казалось, что сердце выпрыгнет у него из груди и ускачет далеко-далеко, навсегда покинув своего хозяина. Когда она, свернувшись пушистым клубочком, заводила тихую трепетно-нежную песню, он совсем терял голову и пытался неуклюже подпевать ей своим мощным звучным баском, она же, снисходительно поглядывая на него, хитро сверкала изумрудным глазом сквозь слегка приоткрытую щёлочку. Для неё он забыл о далёких прогулках, и тратил время только на то, чтобы угодить ей, а сделать это было ох, как не просто. Ни мышки, ни украденная из хозяйской аптечки валерьянка не смягчали вздорного и требовательного характера — ведь возлюбленной Бладхаунда оказалась прекрасная, но независимая и строптивая… кошка.

Да, да, не удивляйся — ведь сердцу не прикажешь. Бедный пёс чах и таял от безответной любви. Шкура стала ему велика и, когда он пригибал голову, смешным капюшоном наезжала ему на нос; глаза ввалились, веки отвисли…, жизнь без неё померкла. И тогда, Бладхаунд отважился на смелый поступок…, он решил признаться красавице в своих чувствах.

Вечером, когда солнце опустилось за горизонт, он направился в глубь сада к чудесному пруду, на берегу которого сидела кошка, поджидая зазевавшуюся мышку. Пёс неуверенными шагами подошёл ближе, в воздухе висел пьянящий аромат ночных цветов, круглолицая луна насмешливо поглядывала на него свысока, расцвечивая тёмные воды пруда светящейся полосой. Сердце подпрыгивало в груди собаки, бешено колотясь о грудную клетку, дыхание сбивалось, он пыхтел и сопел, как мощный пылесос… Кошка, заслышав эту странную какофонию, зашипела, выгнула спину дугой, распушила хвост и утробно заворчала, но, узнав своего воздыхателя, села, обвив лапы хвостом, и замерла в ожидании. Бладхаунд приготовил волнующую речь, но при виде этой холодной, недоступной, как каменный сфинкс фигуры, он разом забыл все слова. Путаясь и сбиваясь, пёс неуклюже пытался рассказать хитрой бестии о своих чувствах. Она надменно слушала его, не перебивая, когда же он закончил своё трогательное признание предложением лапы и сердца, ответила так:

— Мой верный пёс, я равнодушна к тебе, но твоя преданность нравится мне, если ты докажешь, что по настоящему любишь меня, я изменю свое отношение, — сказала кошка, — но для этого…

Она задумалась, глядя на мерцающую лунную дорожку, и стала медленно перебирать лапками, выпуская и втягивая острые коготки, наконец, она произнесла:

— Принеси мне Луну с неба, и я приму твое предложение.

— Луну, — растерялся пёс…

— Ну, Луну, не Луну, но хотя бы звезду, — уточнила капризная дама и неслышно скользнула в ночь…

Растерялся бедный влюблённый, пригорюнился и даже немножко обиженно повыл на ухмыляющуюся, как ему показалось, масляно-светящуюся физиономию ночного светила.

«Луну…, звезду…, лестница на небо…, никакой надежды…», — вот так путано размышляя, он побрёл, не разбирая дороги, оставаясь слепым и глухим ко всему вокруг, пока не натолкнулся на ствол упавшего дерева. Набив огромную шишку, он вернул себе возможность мыслить трезво. «Пегий! Надо бежать к Пегому, он поможет, он так много читает и знает обо всём на свете». Радостно взвизгнув, пёс потрусил к дому друга.

А тот в это время, разбросав длинные лапы в разные стороны, беззаботно лёжа на пузе, похрапывал на диване. Мягкие уши полностью закрывали добродушную морду. Брыли, опавшие щёки, слегка раздувались и шевелились от мерного дыхания… Идиллия! И вот в романтический сон изнеженного пса с шумом, топотом и присвистом ворвался потерявший голову Бладхаунд. Он принялся сбивчиво что-то объяснять, куда-то звать, от волнения зубы его постукивали, уши постоянно попадали в пасть, и понять его было практически не возможно. Всё еще находясь во власти сна, Пегий, не слишком вникая в суть проблемы, скатился на пол, поджал лапы, оказавшись практически на брюхе, и сделал вид, что совершенно не может двинуться с места.

— Знаешь, Блади, я всегда готов составить тебе компанию, но я так много времени провёл в тепле и уюте, что совсем разучился ходить, — на ходу придумывал он отговорки лишь бы не расставаться со своим новым другом — мягким, обитым ласкающим плюшем диваном. Бладхаунд, замер, будто снова налетел лбом на непреодолимое препятствие, недоумевающе посмотрел на друга… и, ни слова не говоря, вышел…