Со спичкой вокруг солнца - [55]

— Нет.

— А кто же?

— Люда.

— Какая Люда?

— С частной квартиры.

— Зачем же вы записывали корреспонденцию?

— Так вы же сами просили! Даже подгоняли: скорей, скорей!

В это время снова слышу голос московской телефонистки:

— Корреспондент, кончайте говорить. Ваши пятнадцать минут кончились,

— Как кончились? Вы дали мне не тот номер,

— Подождите, сейчас проверю…

— Вот дьявольщина!

— Вы чего ругаетесь? — спрашивает Люда с частной квартиры.

— Мне дали не тот телефон.

— А вы куда звонили?

— В «Комсомольскую правду».

— А-а-а!.. — раздается в трубке.

И в это время нас разъединяют, и московская телефонистка начинает приносить свои извинения, Она-де не расслышала, спутала две последние цифры телефона. Вместо «67» набрала «57».

Я вызываю старшую, прошу соединить меня с редакцией. Старшая не говорит «нет». Она говорите «Соединю, если останется время».

А времени, конечно, не осталось. Сначала говорили корреспонденты. Потом телефон занял начальник строительства, за — ним председатель приемочной комиссии ЦЭСа…

Всю ночь я не спал. Еще бы — такой прокол! Диктовать пятнадцать минут корреспонденцию неизвестно кому! А ведь у меня был повод спросить после первого же «алльё», с кем я говорю, А я не спросил. Был второй повод проявить бдительность. Я диктую: «Мария, Ольга, Руфина…», а девчонка даже не понимает, что это значит…

Я ругаю себя, а делу от этого нисколько не легче. «Комсомольская правда» осталась по моей вине без важной информации.

Ругаю себя не только всю ночь, но и два следующих дня, ибо эти два дня не было телефонной связи с Москвой, и я не имел возможности позвонить в редакцию. На третий день московский самолет доставил на Магнитку «Комсомольскую правду». На первой странице крупным шрифтом была напечатана статья о пуске ЦЭС под рубрикой «От нашего специального корреспондента. По телефону из Магнитогорска»,

— Ура! — закричал я по адресу Люды с частной квартиры.

Я ругаю девушку, называю ее бестолочью, а она, оказывается, настоящий товарищ. Не поленилась, разыскала редакцию, вручила заведующему промышленным отделом принятую по ошибке корреспонденцию от «нашего специального».

Ай да Люда! Ай, молодец! И я внимательно читаю, не внесла ли Люда в мою корреспонденцию отсебятины, Все в порядке, только в одном месте накладка: комсомолец Мордухович назван Руфиной, превращен из парня в девушку. За Руфину мне, конечно, придется извиниться перед Мордуховичем, свалить ошибку на плохую слышимость, на нерасторопную стенографистку.

Ошибка ошибкой, а Люда все равно молодец. Как только приеду в Москву, обязательно позвоню ей домой и скажу горячее спасибо.

Такой случай примерно через месяц представился. Я еду в Москву на совещание собкоров и прямо с вокзала, не заезжая ни домой, ни в редакцию, звоню по тому роковому телефону, две последние цифры которого не «67», а «57». Слышу в трубке знакомое «алльё». И начинаю разговор точь-в-точь как прошлый раз.

— Говорит Магнитогорск. Передаю корреспонденцию. Записывайте.

И слышу в ответ испуганный голос:

— Постойте, не диктуйте. Вас опять соединили не с тем номером.

— Нет, с тем, мне сегодня нужен как раз ваш номер. Добрый вечер, Люда!

— Это опять вы?

— Опять. Приехал в Москву сказать вам большое спасибо.

— И вам спасибо.

— За что мне?

— За ваше спасибо. Другой бы давно забыл, а вы через месяц вспомнили, позвонили.

Как будто все. Мы обменялись комплиментами, сказали друг другу спасибо. Можно прощаться, вешать трубку. А я не прощаюсь, на что-то надеюсь.

— А что, Люда, если нам встретиться?

— Зачем?

— Чтобы продолжить знакомство. Пожать друг другу руку

— Что ж, встретиться можно. Когда?

— Завтра днем, вам удобно?

— Где?

— Место назначайте вы.

— Давайте в час дня, у памятника Первопечатнику. Это близко и от Малого Черкасского переулка, где находится редакция, и от Большого Черкасского, где живу я.

— Как мы узнаем друг друга?

— В час дня, кроме нас двоих, никого у памятника не будет.

— Итак, до завтра.

Наступает завтра. В двенадцать я отправился к памятнику Первопечатника. По дороге зашел в парикмахерскую. Затем в цветочный магазин купить букетик гвоздики. Оттуда в кондитерскую за плиткой шоколада. Без пяти час я был уже у памятника. А здесь никого. Сажусь на скамейку, смотрю в сторону Большого Черкасского, откуда должна появиться Люда. Народу в мою сторону шло много. Парни, девушки. Парни мне были не нужны, а среди девушек я выбирал только хорошеньких. Как увижу лицо поприятней, так тут же говорю:

«Это она. Сейчас подойдет, сядет рядом. Я подарю букетик. Возьму под руку. Предложу пройтись по Твербулю имени Алпуша».

Так в те далекие годы мы, комсомольцы, — пользуясь рубленым телеграфным языком, называли Тверской бульвар имени Александра Пушкина.

Но хорошенькие не подходят. Идут мимо. Смотрю на часы: без пятнадцати два. Рядом на скамейке расположилась бабушка с коляской. Скоро подойдет Люда, а бабушка вместо того, чтобы встать, освободить ей место, внимательно смотрит на меня.

— Вы, кажется, кого-то ждете?

— Это очень заметно?

— Я сама жду одного человека.

— Кого, если не секрет?

— Корреспондента «Комсомольской правды». Из Магнитогорска.

— Люда?

— Людмила Кондратьевна, — поправляет меня женщина с коляской.