Со дна коробки - [31]

Мы без труда распахнули ее, но забыли закрыть за собой на задвижку. Замызганный белый ягненок с янтарными глазами и коричневым пятном, нарисованным на его твердом, плоском лбу, следовал за нами какое-то время, пока не потерялся в рощице карликовых дубков. Несколько ниже, но все же высоко над долиной нам надо было пересечь дорогу, которая огибала холм и соединяла наш хутор с проложенным вдоль берега шоссе. Цокот копыт и скрип колес донеслись до нашего слуха, и мы притаились под нашим балахоном за кустом. Когда шум стих, перешли дорогу и двинулись дальше по склону, заросшему травой. Серебристое море постепенно скрылось за кипарисами и руинами старых городских стен. Черный плащ уже казался жарким и тяжелым, и все же мы продолжали передвигаться под его защитой из страха, что иначе прохожий сможет заметить наше уродство.

Мы выбрались на шоссе в нескольких метрах от морского прибоя — и там, под кипарисом, поджидал нас знакомый экипаж — телегоподобная фура на больших колесах — и дядя Новус, слезающий с козел. Хитрый, темный, честолюбивый, беспринципный человечек! Незадолго до того он заметил беглецов с одной из террас дедушкиного дома и не мог не воспользоваться нашей выходкой, которая лучшим образом позволяла ему пленить нас без всякой борьбы или скандала. Прикрикнув на пару кротких кляч, он затолкал нас в телегу. Пригнул наши головы и пригрозил побить, если мы вздумаем выглядывать из-под плаща. Рука Ллойда все еще обнимала меня за плечо, но толчок повозки стряхнул ее. Колеса арбы заскрипели и закрутились. Скоро мы поняли, что наш возница везет нас не домой.

Двадцать лет минуло с того мглистого весеннего утра, но оно куда лучше сохранилось в моей памяти, чем многие последующие события. Снова и снова я прокручиваю его перед моим взором, как ленту кинофильма, — так делают знаменитые жонглеры, репетируя свой номер. Так я разучиваю все стадии и обстоятельства, незначительные детали неудавшегося бегства: начальный озноб, калитка, ягненок, склон, скользящий под четырьмя нашими ногами. С точки зрения дроздов, которых мы вспугнули, мы, вероятно, представляли собой невиданный феномен под темным плащом, спеленавшим нас, с двумя головами на тонких шеях, торчащими из него. Головы пугливо озирались, пока двуглавый птенец не выбрался на прибрежное шоссе. Если бы в ту минуту какой-нибудь мореплаватель ступил на берег, покинув свой корабль, стоявший в бухте, он наверняка испытал бы дрожь древнего очарования, оказавшись лицом к лицу с добрым мифологическим чудовищем на фоне белых камней и кипарисов. Он бы боготворил его, он бы проливал сладкие слезы. Но, увы, некому было нас там приветить, кроме встревоженного мошенника, нервного нашего похитителя, маленького человечка с кукольным лицом, в дешевых очках, одно из стекол в которых было подклеено кусочком пластыря.

1950

Сестрицы Вейн

1

Я так бы никогда и не узнал о смерти Синтии, не столкнись я в тот вечер с З., с которым уже года четыре как потерял всякую связь; и никогда не столкнулся бы с З., не займись я цепочкой рутинных расследований.

Покаянное воскресенье после недели снежных бурь казалось полужемчужным, полуслякотным. Совершая привычную предвечернюю прогулку по холмистому городку, присоседившемуся к женскому колледжу, где преподавал я французскую литературу, я задержал шаг, залюбовавшись выводком слезящихся сосулек под крышей деревянного коттеджа. Заостренные их тени так отчетливо вырисовывались на белой обшивке дома, что казалось, должны быть видны и тени от падающих капель. Но их не было видно. То ли крыша выдавалась слишком далеко, то ли подводил угол зрения; может быть, я наблюдал не за той сосулькой, когда отрывалась очередная капля. Наличествовал ритм чередования капель, дурачивший меня, как фокус с монеткой. Он вынудил меня исследовать карнизы в окрестных кварталах, благодаря чему я и очутился на Келли-роуд, прямо перед домом, где З. в бытность свою ассистентом снимал квартиру. Запрокинув голову, уставясь на крышу соседнего гаража, обросшую прозрачными сталактитами с синеватыми тенями от них, я был наконец вознагражден, выбрав одну из теней, похожую на точку при восклицательном знаке, которая, покинув его, быстро соскользнула вниз, быстрее, чем талая капля, с которой она состязалась. Это удвоенное сверканье было восхитительно, но не насыщало полностью; скорее, оно лишь обостряло мой аппетит к следующим порциям светотени, и я продвигался дальше в состоянии оголенной восприимчивости, которая преображала все мое существо в одно огромное око, вращавшееся в глазнице мира.

Сквозь павлиньи ресницы я увидел ослепительное брильянтовое отражение низкого солнца на выпуклой спинке припаркованного автомобиля. Губка оттепели вернула вещам влажную живописность. Вода спутанными гирляндами сбегала по одной покатой улочке и элегантно поворачивала на другую. С присущим им легким привкусом мишурного искушения узкие интервалы меж домами соблазняли оттенками красного и лилового. Я впервые заметил скромную ребристость — последние отголоски античных каннелюр — на колонноподобном мусорном бачке, а также рябь на его крышке — концентрические круги, расходящиеся из фантастически-древнего центра. Прямостоящие твердоголовые формочки мертвого снега (следы работы бульдозера в прошлую пятницу) выстроились, как новорожденные пингвины вдоль тротуара, возвышаясь над ярко пульсирующими желобами водостоков.