Сны Сципиона - [3]

подумал, что главарь, широкоплечий, косматый, загорелый почти до черноты, годами уже за сорок, тоже стоял на поле близ Замы. Почти уверен, что он был там.

— Я счастлив, — еще недавно такой дерзкий, главарь смутился, как тирон-новобранец при виде военного трибуна, — счастлив видеть тебя, спаситель отечества.

— Будь здрав, Сципион! — радостно заорала вся шайка.

Я улыбнулся им, как улыбался своим солдатам, когда они кричали мне это под стенами Нового Карфагена. Всего лишь Карфагена в Испании, но я знал, что буду стоять и под стенами Карфагена Африканского как победитель. И Ганнибал мне не помешает. Я был уверен в этом так неколебимо, будто небожители сообщили мне свою волю. И это не было дурацким упрямством юнца — я осознавал свою силу, свой ум и свое отличие от прочих римлян и ставил пред собой великую, но достижимую цель.

А, он опять хвастается, сказал бы мой недоброжелатель Катон, жизнь положивший на то, чтобы сделать Рим снова суровым и строгим. Пускай говорит, мне ли не знать, как злоязычен недруг и переменчива толпа.

Сейчас в полутемном атрии, а не под испанским солнцем, которое для меня больше не взойдет никогда, разбойники подходили ко мне по очереди, целовали руки, и каждый что-нибудь складывал у моих ног — кто монету, кто кольцо, кто вовсе простую вещицу. Один положил потертую легионерскую сумку из кожи, и я подумал, что это его собственная сумка, долгие годы служившая парню в походах.

Я приказал Диодоклу принести для них кувшин вина и горячей воды — наверняка печь на кухне еще топилась, и бокалы — все, какие найдутся в доме. Велел и слугам выпить вместе с гостями. Кто-то получил бронзовую чашу, кто-то — глиняную кружку, но вина и горячей воды всем наливали поровну.

Они выпили за мое здоровье и за славу Рима и удалились, как пришли: впереди парень с факелом — знаменосцем, потом главарь и следом гуськом все остальные.

Главарь вскоре вернулся, один, но с факелом, постоял на пороге и спросил:

— Помнишь меня?

Я прищурился. Свет факела, падая сбоку, освещал его лицо — орлиный нос, высокий лоб, упрямый подбородок.

— Корнелий, — сказал я почти утвердительно.

Он был из Корнелиев-плебеев и мне не родня. Но наверняка этот парень гордился, что носит одинаковое со мной родовое имя.

— Он самый, — кивнул главарь.

— Что случилось с тобой, Корнелий? Почему ты… — я не договорил. Наверное, он не захочет рассказывать, как из легионера превратился в грабителя на дорогах.

— Все просто, Сципион. Вернулся с войны, жена умерла, отец тоже, мать ютится у племянника, от дома — одни стены. Землю забрали за долги. Вот и выпал мне жребий на дорогу с ножом идти.

— А добыча? — спросил я.

— Пока добирался из Африки, от нее ничего не осталось. Война только богатых делает еще богаче. А бедные теряют все.

— Ветеранам раздавали по два югера земли, я сам наделял их, — напомнил ему о щедротах Рима.

— Два югера пустой земли? Зачем она мне? — хмыкнул здоровяк. — Но я счастлив, что был тогда с тобой при Заме, император!

Он шагнул в темноту двора и скрылся. Факел в его руках еще недолго плясал в темноте, чтобы исчезнуть за деревьями.

Домашние мои все еще стояли у стен, и мой старый Аккий вдруг заплакал. Ему начали вторить женщины.

— Глупо, — сказал я. — Они просто заходили в гости.

Часть 1 ГАННИБАЛ У ВОРОТ

Глава 1 О ЧЕМ Я ПОДУМАЛ, КОГДА ПРОБУДИЛСЯ

На рассвете, открыв глаза, я сразу вспомнил вчерашнее. Уже давно я просыпаюсь не потому, что настает утро, а потому, что зверек в боку точит зубы все настойчивей с каждым днем. Я уже не вскакиваю как прежде и не бегу обливаться холодной водой в сад, а тихо лежу, дожидаясь, чтобы боль стихла.

Зашла кухарка спросить, что нынче готовить. Притащила с собой дочку, видимо, думает, что вечерком я кликну девчонку к себе. Глупая женщина, я уже отписал Клеарете свободу в завещании и небольшое приданое. Кто-нибудь из вольноотпущенников возьмет ее замуж. А что касается постели… Селена год как ушла в мир теней, но я порой ищу взглядом ее неувядающее тело. Изгиб бедер, высокую грудь. Но не замену ей. Время начинаний прошло, пора завершать старые дела.

Вчерашняя история с гостями показалась мне одновременно и забавной, и поучительной. Я подумал, коли разбойники явились поглазеть на меня, рискуя быть схваченными, то наверняка в Риме найдутся люди, кто захочет услышать мой рассказ о событиях, коих участником я был, узнать правду о делах, которые завершились успешно благодаря моей хитрости и моему мастерству.

От этой мысли боль как будто даже притупилась, я легко поднялся. Выйдя во двор, приказал рабам облить себя водой. Тело снаружи вроде бы сохранило силу — под кожей угадывался рельеф мускулов, но я уже не рисковал поднимать тяжелую бочку — в прошлый раз при подобном усилии боль пронзила меня насквозь, я рухнул на плитки двора, а глиняная бочка раскололась, острые осколки поранили мне руки. На них и так было немало шрамов — на левом плече шрам от стрелы, чуть повыше локтя след, оставленный мне на память африканским всадником на поле близ Канн. Но я никогда не хвастался своими шрамами, не обнажал их прилюдно, чтобы воззвать к толпе, и потому многие считали, что ни меч, ни стрелы меня не берут.