Сны курильщика - [12]

Я не понимал ее глаз. Я их видел, да. Это были глаза больного существа — и чужого существа, не человека. В глазах не было никакой эмоции, ни отблеска интеллекта. Пустые недобрые стекляшки с черными точками зрачков. Одежда не самая дешевая, но засаленная. Шаг–шажок…

И вдруг она развернулась, словно увидела кого–то, и заскакала к вокзалу, на свой птичий лад. Еще на ходу зыркнула в мою сторону — и вот пропала совсем, затерялась в толпе.

Тут я понял, как долго держал в груди один и тот же воздух.

Происшествие это меня действительно до крайности поразило, потому и каюсь, и исповедуюсь. Есть несколько догадок насчет меня и тетки, самая реалистичная из них такая: я захотел стать чужим для людей и тут же — тут же! — стал им на самом деле, что чувствуется. Тетка же моментально разглядела во мне родственную душу, «своего».

Есть и другие догадки, похуже…

Это, если угодно, притча. Понимайте ее, как хотите, я только от одного хочу предостеречь: не стремитесь стать чужим для людей, потому что, едва вы это сделаете, даже понарошку, вам моментально сыщется совсем другая компания…

СЕМЬЯ: ДВЕ РЫБКИ ПОД ЗОНТИКОМ

— …Ну вот, еще один попался в ячейку общества. Тащи его на берег, Вань, чичас поджарим.

— Да пусть поплавает…

И ангелы отлетели от воды, подрагивая алмазно–перепончатыми крылышками. Так получилась семья.

* * *

Встречаешь знакомого подначкой: «А чего это ты не развелся до сих пор?» Он обижается, ровесник твой ответственный.

— Так ведь все уже развелись!

Дама в ЗАГСе, задумчиво глядя на брачующихся:

— Развелось вас тут…

Все верно — хоть пруд пруди.

Вот Премудрый Пескарь. Он почему и Премудрый — дом никогда не покидает. Живут счастливо — и это, в один день… А вот Карась Идеалист. Разведен, и глаза спохмела багровые. Тоже счастлив, хотя и не вполне удовлетворен:

— Все икра да икра… Хлеба хочу!

Хлеб ваш насущный дал вам днесь — и ведь вернулось сторицей: в аккурат на ушицу. Я‑то кто? Любитель половить рыбку в мутной воде; проще говоря, ловелас. Но это — между нами, как крючок с зазубринкой…

* * *

Ну что, идете дальше гулять по воде со мной? Осторожно, ступенечка… Социальное положение обитателей водного мира отчетливо различимо даже на большой глубине: тебя либо взяли за жабры, либо вот–вот возьмут. А если мы наконец–то вынырнем из метафор, да поговорим «о семье» без дураков (то есть, тет–а–тет, читатель), серьезно поговорим?.. Вы меня самого не зажарите?

В общем, так. Схема проста, как невод. Человек рождается, развивается, аккумулирует знания и впечатления, страдает и болеет (и все — впервые): идентифицирует себя в этом мире как нечто отдельное и уникальное. И вот, когда он достигает полного расцвета своей личности, своих способностей и возможностей — а происходит это где–то на третьем десятке, — его, как динамитом, оглушает мысль о потомстве, об уюте и очаге уюта. Человек, в общем, женится. Или, если это не совсем человек, — выходит замуж. В общем, обзаводится семьей, в глубине души надеясь на тихую заводь, в которой–де черти водятся. На самом же деле от чертей там только рожки да ножки…

Итак, идея нам ясна: свистать всех на нерест, пока в одиночестве своем не замерцали фосфором революций. Самый верный способ обезвредить молодых активных людей — окрутить их семьями, поскольку, знаете, революции всякие бывают. Всякие — не всякие, но совершаются они одиночками, всегда одиночками, а надо думать о благе общества, надо думать. В результате юные красивые женщины, которым бы роман за романом закручивать, будто банки с солеными огурцами, бить сердца, как посуду, и оставаться в веках, — эти, говорю я, красотки приземляются между кухней и гостиной, периодически беременея и разрешаясь от бремени.

— Я здесь, как за каменной стеной! — хвалился зэк прохожим…

В результате молодые мужчины не едут ни на БАМ, ни в незнаемое, они обрастают квитанциями, нотариальными свидетельствами, традициями и линолеумом. Они становятся ответственны перед обществом, а деньги — этот символ свободы, — в их случае данную ответственность лишь усложняют, дифференцируют. То есть, появляется необходимость вести определенный образ жизни, а откуда его вести — тебе предки подскажут.

И вот ты в расцвете сил, твое творчество на подъеме, дело налажено, тело послушно: но тебя уже нет, ты спекся, ты — семя, брошенное в землю, и тебя самого уже засыпают землей. В каменном веке мало кто дотягивал до тридцати; потом продолжительность жизни увеличилась, и пришлось изобрести семью.

* * *

Но еще остается последнее утешение, сладостный миф: да–да, об «очаге». Что вот–де, снаружи дождь и слякоть, житейские треволнения и начальственный разнос, криминал жует жвачку и пускает кровавые пузыри, у детства за пазухой клей, а на губах — молочко от бешеной коровки… и лишь у нас, дорогая, покой и тишина. Аквариум, нирвана…

Позвольте две цитаты.

«Тут за день так накувыркаешься, придешь домой — там ты сидишь!» (В. Высоцкий).

«Он добавил картошки, посолил — и поставил аквариум на огонь» (М. Жванецкий).

Нельзя жить в обществе жены и быть свободным от общества тещи. Это первый этап обобществления. Второй: дети. По плодам их узнаете их, то есть — каков поп, таков и приплод, то есть дети — ваше будущее…