Сновидения, гипноз и деятельность мозга - [33]

Но в то же время выделение себя как субъекта-личности (обеспечивающее самовосприятие и самооценку, по крайней мере на уровне представлений о себе как о действующем лице в сновидении) сохраняется, и в этом смысле сознание осуществляет активное взаимодействие с бессознательным психическим, в результате чего, в частности, неприемлемое для личности содержание не осознается.

Такая диссоциация сознания может быть понята с точки зрения задач, выполняемых сновидением: в сновидении сознание не осуществляет функцию непосредственного приспособления к объективной реальности, а лишь выполняет функцию приспособления личности как носителя социальных мотивов к другим, но также личностно обусловленным мотивам. Разумеется, в конечном итоге это ведет к улучшению адаптации в период бодрствования, но только в результате устранения мотивационного конфликта.

Наша гипотеза заключается в том, что с помощью языка образов, присущего невербальному мышлению, в сновидении достигается своеобразное как бы «примирение» конфронтирующих мотивов, так что вытесненные мотивы, по крайней мере на какое-то время, перестают быть враждебными сознанию вследствие их трансформации. Динамика образов в сновидении отражает поиск путей такого примирения, а осознание образов означает успешность такого поиска. Критико-аналитическая функция сознания, осознание себя видящим сновидение (то есть выделение себя как субъекта познания) в этих условиях были бы помехой для максимального использования возможностей невербального мышления.

Говоря на психологическом языке, образы сновидений утрачивают в значительной степени качество объективных значений, сохраняя качество личностного смысла. Именно поэтому они выполняют свою роль, а измененное сознание не возмущается их алогичностью. Утрата качества объективных значений при сохранении качества личностного смысла и привела к постановке вопроса о символике сновидений. Мы считаем малоперспективным искать универсальную расшифровку символов в сновидении здорового человека, учитывая индивидуальность и неповторимость каждой личности. Совсем другое дело – качественно неполноценные сновидения при неврозах, где возможности образного мышления достигать примирения конфликтных мотивов ослаблены, и потому некоторые образы отражают мотивы в почти не трансформированном виде.

Итак, своеобразие ситуации в сновидениях состоит в следующем.

Бессознательное, конфронтирующее с сознанием (вытесненный мотив), определяет потребность в сновидении. В то же время в самом сновидении используются возможности бессознательного (невербального мышления) для примирения мотивов, то есть в конечном итоге во имя сознания, и имеет место не антагонистическое, а синергическое взаимодействие бессознательного с измененным сознанием.[3]

V. При аффективных действиях особенности соотношения сознания и бессознательного психического во многом полярны их соотношению в сновидениях. Если образы сновидений сохраняют личностный смысл для сознания сновидящего при неосознании объективных значений, то для поступков, совершаемых в состоянии патологического аффекта, характерно осознание формальных значений действий, но смысл совершаемого (включающий представления о дальнейшей субъективной оценке поступка и его последствий для субъекта) затемнен или полностью утрачен. Именно это неосознание личностного смысла определяет снижение контроля над собственным поведением и облегчает нарушение социальных норм, далее достаточно хорошо интериоризированных. Позднее, при осознании смысла происшедшего, возникает чувство вины или стыда.

VI. Наконец, в заключение очень коротко остановимся на некоторых других формах нерегулируемого сознанием поведения в условиях патологии.

Особый интерес представляют сомнамбулизм (снохождение) и истерическая спячка. Функциональный смысл этих состояний во многом различен. Есть основания предполагать, что при снохождении происходит реализация в интегральном невербальном поведении мотивов, которые по тем или иным причинам не удается интегрировать с социальными установками поведения (в том числе это не удается сделать и в сновидении). При истерической спячке также выявляются признаки отреагирования неприемлемых мотивов, но не в виде невербального поведения, а в виде психических переживаний и неосознаваемых галлюцинаторно-образных представлений.

Все эти состояния имеют одно существенное сходство – полное выключение сознания, несмотря на видимую целесообразность поведения при некоторых из этих состояний. Таким образом, поведение или переживание оказывается неосознаваемым и не фиксируется в оперативной памяти субъекта не в силу особых отношений их с сознанием (сложность вербализации, неприемлемость для сознания, перестройка самого сознания и т. д.), а потому, что в отличие от всех перечисленных состояний бессознательное при описываемых эпизодах просто не сосуществует во времени с сознанием.

В самом начале этой главы мы подчеркнули, что, согласно нашему определению бессознательного психического, о нем можно говорить только тогда, когда уже имеется развитое сознание, и на этом основании предложили отнести психическое ребенка к досознательному. Может показаться, что и приводимые случаи клинической патологии не соответствуют нашему определению бессознательного психического. Но это не так. В описываемых ситуациях сознание вне эпизодов сомнамбулизма развито достаточно и вполне активно. Поэтому само выключение сознания в эпизодах можно рассматривать как результат своеобразного взаимоотношения сознания и бессознательного психического – такого взаимоотношения, когда для проявления активности бессознательного в качестве условия требуется выключение сознания.