Сновидение - [2]

А мне бы все-таки хотелось сказать отцу, что человеческий мозг куда изощреннее в области снов, чем в наркоторговле. В самом деле, он заставляет нас верить, что сон реален, и когда нас преследует динозавр. Во сне мозг постоянно попадает в собственную ловушку, силясь противостоять уловкам даже самого распоследнего картезианца. И Эйнштейн, и Ньютон, и Декарт однажды поверили, что могут прыгнуть с высокого утеса и полететь. И они это сделали.

Для большинства людей сон кончается с пробуждением. Но мне различать сон и реальность становится с каждым днем все сложнее. Да, в последнее время даже наяву я должна постоянно убеждаться, что не сплю. Быть уверенной: то, что видят мои глаза и слышат уши, РЕАЛЬНО.

С тех пор как «это» усугубилось, я всегда ношу при себе иглу. И когда задаюсь вопросом: «Сплю я или нет?», втыкаю острие этой иглы в кожу. Во сне у меня никогда не идет кровь, это я давно поняла. Это как бы щель в моем подсознании: если я уколюсь и пойдет кровь, значит я в реальности, а не сплю. Разумеется, мне никогда не приходит в голову уколоть себя во сне, и поэтому я не знаю, что это сон, вот в чем вся загвоздка. Здесь, в реальности, мои руки все в точках от уколов.

Все это похоже на речи сумасшедшей, но я не сумасшедшая, поверьте. Потому что сумасшедший не сознавал бы всего этого.

Сейчас 5:08 утра, я только что укололась, и капелька крови выступает на моем большом пальце, течет, падает на письменный стол. Таким образом, я знаю, когда пишу эти строки, что действительно проснулась, и вполне сознаю, что делаю.

Я в реальности. Это важно для дальнейшего.

Реальность, реальность, реальность, реаль…

2

У нее отказала ручка, вот так, вдруг. Абигэль научилась не доверять случайностям, совпадениям: в ее снах их было предостаточно. Она вгляделась в капельку крови на столе, потрогала, понюхала. Медный запах, консистенция, цвет… Не может быть, что она еще спит.

Удостоверившись, она в свете маленькой лампочки достала из ящика другую ручку и продолжила свой рассказ.

Перейдем ко сну, который я только что видела: я стою в комнате моей дочери Леа, рядом с большой пустой кроватью. Простыни смяты. Деревянный вентилятор вращается над моей головой. В кружении лопастей дугой вырисовывается надпись: «Жемчужинка Любви». Это ласковое прозвище Леа, которое она так ненавидела.

Напротив меня трое детей держатся за руки посреди комнаты и водят хоровод, распевая песенку «Оборотень»:

Мне говорят, я это сочиняю,

Мне говорят, я голову теряю,

Он под кроватью у меня, я знаю,

И до утра, боюсь, мне не дожить.

Дети перепуганы, их голоса дрожат, они поют и кружатся очень быстро (не так быстро, как вентилятор, но почти), успокаивая себя. На меня они не обращают внимания. Я узнаю́ Алису, Виктора и Артура, похищенных детей. На Артуре футболка сборной Франции с номером 9. Да, и на этот раз тоже все пропавшие дети в той одежде, в которой были в день похищения.

Не хватает четвертого ребенка – похищенной девочки с длинными светлыми волосами, как у моей дочери; ее имени так никто и не знает, в жандармерии ее называют Золушкой, – и я знаю, где она прячется. Я нагибаюсь и нахожу ее скорчившейся под кроватью. И на этот раз тоже у нее нет лица. Как будто ее черты скрыты под плотным чулком. Вид жуткий.

Золушка прижимает к груди черного плюшевого котенка моей дочери. Уже не в первый раз она крадет вещи Леа (ср. сны 232, 216, 198 и 181 из самых последних). Она агрессивна, и я, зная ее реакции – сколько раз они мне снились, – предпочитаю ее не провоцировать. Я встаю. Дети исчезли, но их голоса продолжают петь «Оборотня»:

Каждую ночь мне не уснуть,

Каждую ночь мне страшно, аж жуть…

По-прежнему во сне я выхожу из комнаты в моем бывшем доме в Эллемме и вдруг оказываюсь здесь, в гостиной лилльской квартиры моего друга Фредерика. Я направляюсь к стулу, на котором сижу сейчас. Достаю из ящика стола тетрадь, в которой сейчас пишу, открываю ее и начинаю записывать череду букв. Я помню ее начало: «Puellainferus». Дальше вспомнить не могу.

Я пишу (по-прежнему во сне) и чувствую вокруг себя вибрацию, смотрю на люстру – она качается взад-вперед, лампочка то загорается, то гаснет, как будто происходят микрозамыкания. Это знаки: приближается ТА САМАЯ машина, смертельная авария неминуема, и я паникую. В каждом новом кошмаре, где присутствует черный седан с неработающей левой передней фарой, крепнет опыт моих предыдущих снов. Теперь я знаю, что, где бы я ни пряталась, отцовская машина все равно наедет на меня. Авария и моя смерть неизбежны.

Как правило, когда мной овладевают острые эмоции, например сильный страх, я падаю на землю и не могу пошевелиться (катаплексия). Это происходит со мной и в снах. Но на сей раз я жду, быстро кружась на месте посреди комнаты: я говорю себе, что отец, откуда бы он ни появился, узнает меня на этот раз и, может быть, не станет убивать. И тогда он расскажет мне, что́ на самом деле произошло в ночь на 6 декабря 2014-го, почти полгода назад. В ночь, когда разбилась моя жизнь.

Но кружиться становится все труднее, я смотрю на свои ноги, которые на глазах превращаются в корни и не дают мне двигаться. Из рук вырастают ветви, я превращаюсь в дерево. Мои губы врастают в ствол, я уже не могу крикнуть. Седан мчится, светя фарами, все быстрее прямо на меня. Сквозь ветровое стекло я вижу широкую улыбку отца.