Снова три мушкетера - [16]

— Это и так всем известно. Король никогда не стал бы осаждать Ла-Рошель по собственной воле.

— Что вы хотите, сударь, от восемнадцатилетнего юноши, который только что прибыл из провинции?!

Посмотрев на коменданта, д'Артаньян понял, что слишком переусердствовал в своем самоуничижении. Гасконец со смиренным выражением лица во Франции Людовика XIII был таким же редким явлением, как летний снегопад в наши дни.

— Однако самым неприятным оказалось то, что большинство моих сослуживцев оказались католиками, в то время как меня родители воспитывали в протестантской вере. И это неудивительно, так как мой почтенный родитель был боевым товарищем нашего государя Генриха Наваррского, который и даровал нам Нантским эдиктом то, что теперь хочет отобрать нынешний кардинал, свободу исповедовать веру своих предков и не подвергаться при этом риску быть истребленным за то, что ты называешься еретиком, — продолжал д'Артаньян, мысленно обращаясь к небесам с просьбой простить ему это прегрешение.

Впрочем, читатель уже имел случай убедиться в том, что наш герой не отличался особой набожностью, а тем более осведомленностью в богословских вопросах и тонкостях, и поэтому сам не очень хорошо понимал различий между католицизмом и протестантизмом, которые, по его мнению, сводились к тому, что несчастные гугеноты поют по-французски те же самые псалмы, какие католики поют по-латыни. Такой взгляд на проблему встречался в те времена не слишком редко среди дворян и третьего сословия, и как, может быть, помнит благожелательный читатель, этого же мнения придерживался и славный Портос.

— Как вы понимаете, моя протестантская вера сильно осложняла мою жизнь в Париже. Особенно тяжелым сделалось мое положение, когда в стычке я тяжело ранил одного из любимых гвардейцев кардинала. Мало того, что Ришелье запретил дуэли, и, следовательно, любой дуэлянт, по его мнению, преступник, заслуживающий Бастилии, вдобавок ко всему гвардеец был ранен еретиком опять-таки по понятиям его высокопреосвященства.

— Это действительно незавидная ситуация, — сдержанно проговорил комендант.

Ему не слишком понравилось, что гасконский дворянин представлял себя человеком, заслужившим немилость его высокопреосвященства, которого каждый житель Ла-Рошеля имел все основания ненавидеть больше, чем кого бы то ни было еще. Таким образом, подозрения г-на коменданта только усилились, хотя непредвзятый читатель сам может убедиться в том, насколько близко рассказ д'Артаньяна соответствовал истинному положению вещей.

— Одним словом, у меня вышли крупные неприятности. Благодаря заступничеству господина Дэзэсара, мое дело удалось замять, но службу я оставил и некоторое время спустя, по совету все того же господина Дэзэсара, хорошо относившегося ко мне, уехал в Лондон, где позиции католицизма, а главное — его высокопреосвященства, мягко говоря, не так сильны, — лукаво улыбнувшись, продолжал мушкетер.

Воспоминание о своей поездке в Лондон, которая завершилась посрамлением кардинала, а следовательно, не могла не приносить ему удовлетворения всякий раз, когда он мысленно возвращался к ней, привело его в хорошее расположение духа. Наш гасконец был тщеславнее самого Портоса, и история с алмазными подвесками королевы льстила его честолюбию.

Комендант молча кивнул головой, давая понять, что он ожидает продолжения.

— Насколько я понимаю, господин Дэзэсар опасался, что ко мне подошлют наемных убийц. Теперь я знаю, что у него были все основания для этого, поскольку кардинал действительно прибегает к такому способу без особых раздумий.

— У вас есть основания говорить таким образом?

— Да, этим летом мне пришлось убедиться в том, что его высокопреосвященство не гнушается прибегать к помощи наемных убийц. Он подослал одного из таких людей, чтобы разделаться со своим опаснейшим соперником. Я был в Портсмуте, когда это случилось.

— Что вы имеете в виду? Объяснитесь, сударь, — тревожно сказал комендант.

— Конечно, я слишком мелкая сошка по сравнению с герцогом, но на мою жизнь покушались еще во Франции, а женщина, которую я любил, была похищена, а затем отравлена, хотя и не по прямому приказу Ришелье, но зато одной из его шпионок.

Молодой человек проявил характер и намеренно не торопился отвечать на вопрос коменданта.

— Что было в Портсмуте? — угрюмо спросил комендант.

— Как, разве вы не знаете?!

— Сударь, я спросил вас — что же случилось в Портсмуте?

— Сударь, в Портсмуте от руки фанатика, но по прямому наущению клевретки кардинала пал герцог Бэкингем!

— Какие доказательства, подтверждающие правоту ваших слов, вы можете привести, молодой человек?!

— Господин комендант, я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. В мои намерения вовсе не входит убеждать вас в чем бы то ни было. Корабль, на котором я плыл, к большому несчастью, принесло в Ла-Рошель, она терпит тяготы осады, меня расспрашивают о том, кто я и откуда, — я понимаю причины, по которым это делается, но подвергаться вашим допросам, а тем более что-либо вам доказывать я не собираюсь!

Наступило неприятное молчание. Бледный рассвет проникал сквозь окна, напоминая о ходе времени, для которого любые осады, любые войны не больше, чем движение песчинок в песочных часах Вечности. Вставало солнце.