Снежный ангел - [29]

Я хотела спросить, но папа сам заговорил:

– Ох, Рэч, уж ты прости… – И умолк.

За что он просил прощения? Не он же меня стукнул, а Бев. Я зажмурилась, боясь снова разреветься.

Папа не умел быть ласковым, и я страшно удивилась, когда он, откинув одеяло, поднял меня на руки. Словно спас из-под обломков детства. Я спрятала лицо на его груди, вцепилась в него, как маленькая. Хотя давно уже считала себя взрослой.

Долго мы так просидели. Мне было ужасно хорошо на руках у папы. Он склонился надо мной, прижался лбом к макушке. Я затихла, даже услышала, как у меня под виском стучит папино сердце. Когда он в последний раз обнимал меня? Лет сто назад. А с такой нежностью и вообще, наверное, никогда не обнимал.

Папа всегда держался в стороне. Занятой и вечно усталый. Услышит, бывало, как Бев ругает меня, и глянет украдкой виновато. Знал, конечно, что должен остановить ее, только не понимал – как. И потому не вмешивался. Но это мгновение, эта уворованная ласка – и то, как искренне он попросил прощения, – восполнили все. Почти все.

Я могла бы сидеть так еще долго-долго, но папа понял, что худшее позади, что я успокоилась, неловко похлопал меня по спине и сказал:

– Там снег идет.

Снег шел весь день.

– Знаю. – Я шмыгнула носом, утерлась тыльной стороной ладони.

Колдовство растаяло. Спина затекла, сидеть было неудобно. Я поерзала, стараясь запомнить это ощущение безопасности в кольце папиных рук.

– Мать спит.

Я пожала плечами.

– Знаешь что? Пошли на улицу.

Такое странное и неожиданное предложение. Я даже подумала, что он шутит.

– На улицу?

– Ты бы только посмотрела на это, Рэч. Снег все валит, валит, а фонари горят, и кажется, будто с неба сыплются звезды. Мне охота сделать снежного ангела.

Я уперлась руками папе в грудь и недоверчиво взглянула на него:

– Что сделать?

– Неужто я тебе никогда не показывал? Ох… За все эти годы ни разу не играл с тобой в снегу. Ни одного раза. А ведь каждая девочка имеет право поиграть с отцом в снежки.

– Я умею делать снежных ангелов, – объявила я.

Зря я это сказала. Папины губы скривились в жалкую гримасу. Я попыталась исправить ошибку:

– Я бы могла… я могу показать тебе, если хочешь.

Папа кивнул:

– Очень хочу!

Мы махнули рукой на комбинезон и прочую зимнюю амуницию, в которую я облачалась, чтобы играть в снегу. Просто натянули зимние куртки, сунули ноги в сапоги и потихоньку, как воры, выбрались в зимнюю ночь. Думается, мы и впрямь кое-что стащили тогда: те несколько минут, которые стали только нашими воспоминаниями.

Что казалось самым расчудесным чудом? То, что в такой ненормальной семье, как наша, мы делали нечто совершенно нормальное. Мы были просто папа с дочкой, собирающиеся поваляться в свежем снегу.

Мы пересекли двор, прокладывая глубокие борозды в пушистом снегу. Было абсолютно тихо, снежинки размером с серебряный доллар падали отвесно вниз, ложились на рукава, покрывали головы белыми венцами, которые сверкали в тусклом свете уличного фонаря. Я вытянула руки, разглядывая снежную пыль:

– Как красиво.

– Да, очень.

Я исподтишка глянула на папу, но он не смотрел на снег. Он смотрел на меня.

Папа откашлялся, дернул головой.

– Если шлепнешься, больно не будет. Сегодня уж точно. Давай! А я тебя подниму.

Я так и сделала. Раскинула руки, откинулась назад и упала навзничь. Снег взвился пухом и медленно осыпал мне щеки. Приземление оказалось таким неожиданно мягким, что мне стало смешно. Я двигала руками, ногами и хихикала. Как маленькая девочка. Беззаботная. Легкая как воздух. Счастливая.

Когда мой ангел был готов, папа, как обещал, ухватил меня за пояс и выдернул, точно репку, чтобы я не испортила белоснежное совершенство. Потом мы повторили это еще раз, и еще – у нас во дворе и на улице. Я падала, папа меня поднимал, а на снегу, словно по волшебству, оставался новый четкий рисунок.

Мы изрисовали ангелами весь квартал. Наконец папа в последний раз протянул ко мне руки. Щеки у меня горели, а пальцы заледенели. Папа взял их в свои огромные лапищи и загадочно улыбнулся. А потом он так удивил меня, что долгие годы я считала, что вся эта дивная ночь мне приснилась.

Он нагнулся, поцеловал меня в щеку и прошептал:

– Ты мой снежный ангел.

Глава 11

Рэйчел

20 октября

Сайрус укатил в Калифорнию, и мы с Лили перебрались в нашу с ним спальню. Захватили из детской лавандовую подушку, несколько медведей и, забравшись на громадную кровать, смотрели сказки. Вот бы Сайрус рассвирепел, узнай он, что я покрасила Лили ногти на ногах! Прямо на покрывале! Но мне было наплевать. Заново пережив «ночь снежных ангелов», я чувствовала себя совершенно разбитой. От давно забытых эмоций все во мне звенело.

Лили у меня под боком то ахала, то хихикала, следя за похождениями маленькой красавицы, которая нашла-таки своего принца. Это здорово помогало прийти в себя. Но еще больше помогала мысль, что у моей дочери останутся только приятные воспоминания о детстве. Никаких злоключений, подобных тем, что выпали на мою долю. Я приложила немало усилий для того, чтобы у Лили была спокойная и счастливая жизнь. И мне это удалось, думала я, глядя на ее нежный профиль. По крайней мере, отчасти.