Снежная робинзонада - [11]

Непривычно звучали в ледяном воздухе среди безмолвия заснеженных гор слова о миражах жарких пустынь, караванах верблюдов, чьей-то непонятой любви. Много странного в этом мире. Мы, разные, совершенно непохожие один на другого, живем, зимуем вместе где-то в горах, и от нашей работы зависит жизнь других, незнакомых нам людей, летящих на самолетах, строящих плотины и каналы.

Зимуем

Гудит за стеной метель. Домик с наветренной стороны заметен по самую крышу. Утром расчистишь, а к вечеру снова в окнах тьма, от трубы можно спускаться на лыжах. Метели уныло подпевает с чердака наш кот, посаженный туда за попытку похитить с кухни кусок сала.

За снегом и туманом солнца не видно. Лишь по тому, что темнота за окном сменяется мутной синевой, можно понять, что наступает рассвет. Я смотрю на часы. Подходит срок очередных наблюдений. Сегодня дежурю я.

Надеваю меховую малицу. Работать в ней неудобно, но зато кажешься себе таким бывалым и солидным зимовщиком. В руках флакончик с дистиллированной водой для смачивания батиста «влажного» термометра и ведро осадкомера, в кармане часы, карандаш, фонарик и самое главное — книжка для метеорологических наблюдений.

Вываливаюсь из двери и сразу же попадаю в глубокий сугроб, наметенный у самого крыльца. Несколько минут ищу в снегу лыжи (пешком не пройдешь), надеваю их и, держась за трос, медленно иду в крутящемся снежном сумраке. Иду долго, трос бесконечен.

Наконец сквозь метель различаю мачту флюгера, стойку гелиографа, жалюзи будок. И снова в несчетный раз привычный порядок наблюдений и отсчета показаний приборов. Особенно трудно определить направление и скорость ветра. В снежной мути верхушка флюгера чуть видна, освещенная слабым светом двенадцативольтовой лампочки. За воротник уже насыпался снег, и по спине медленно текут холодные струйки. Хочется скорее попасть домой, но спешить нельзя: Гидрометслужба — это прежде всего точность и порядок.

Но вот наконец, облепленный снегом и замерзший, я вваливаюсь в дом. Литвинов пусть спит спокойно, сегодня на рации дежурит не он. Я беспощадно тормошу спальный мешок, в котором медведем храпит Володя. Хриплое ворчание возвещает, что мой труд не пропал даром. Не вылезая из мешка, Володя, словно рак-отшельник с раковиной, подползает к радиостанции, включает какие-то до сих пор непонятные для меня тумблеры и рубильники и «вылезает» в эфир.

Заслышав профессиональным слухом привычный писк морзянки, беспокойно заворочался во сне Женя Литвинов, поглубже забираясь в свой мешок. Включив рацию на полную мощность, нахально заглушая дальние островные и пустынные станции, Володя передает радиограмму, включает рацию и снова исчезает в своей берлоге.

Между прочим, быстро и легко расшифровывая цифровые передачи, Володя теряется и путается в буквенных. Из каждого слова ежедневных хозяйственных радиопередач он успевает принять лишь две-три буквы (как я потом убедился, этот недостаток был и у других армейских радистов). То, что у него получалось после радиосвязи, мы называли радиограммами с Марса. Расшифровывали их всей станцией. Это напоминало сцену из детективного романа.

«Я-л-в-у», — Володя вопросительно поднимает голову. «Яблокову, значит», — мрачно переводит Литвинов. «Хм, похоже… Ладно. А это что такое? С-те-им-ю-ции-мму-лич-нег?» Оба собеседника ошеломленно переглядываются, потом оборачиваются ко мне. «М-да, над этим подумаешь! Что значит хотя бы это «мму»?» К вечеру наконец расшифровываем: «Сообщите имеющуюся на станции сумму наличных денег».

Через два-три года мы, пожалуй, смогли бы свободно, не хуже знаменитого Шерлока Холмса расшифровать любое сообщение.

А где-то далеко в Ташкенте, в теплых, светлых комнатах нашего управления, синоптики уже наносят на карту результаты моих наблюдений. Рядом ложатся цифры и знаки, переданные с сотен других метеостанций. И постепенно на чистом бланке синоптической карты возникают извилистые линии теплых и холодных фронтов, проступают очертания циклонов и антициклонов. Сравнивая полученную карту с предыдущими, синоптики видят направление и скорость движения воздушных масс, характер протекающих в них процессов и могут предсказать их поведение, дать прогноз погоды.

Прогнозы передают по радио, печатают в газетах, сообщают по телеграфу и телефону. И в этом есть доля нашего труда.

Теперь несколько слов о доме, в котором мы живем.

Небольшое низкое здание из сырцового кирпича, внутри четыре комнаты: жилая, радиостанция-метеокабинет, кухня и склад. Если на станции жили семейные, то они занимали жилую комнату, а иногда и склад, оставляя бедным холостякам холодный и полутемный метеокабинет. В этом отношении мы самый неприхотливый и поэтому самый подходящий для зимовок народ.

Но в этот год вместо положенных по штату пяти сотрудников нас было всего трое; такой недобор получается иногда на особо трудных станциях. Поэтому мы перетащили в жилую комнату оборудование радиостанции и метеокабинета. Дров было мало, отопить все помещения мы не могли, поэтому в комнате для тепла топили небольшую железную печурку, а готовили на кухне на примусе.

Новая железная крыша сияла свежей краской, крыльцо же, разрушаемое ветрами, дождями и морозами, имело довольно жалкий вид. В одну из зим, когда также, как сейчас, не хватало дров, деревянная крыша крыльца исчезла в топках печек, и сиротливо возвышавшиеся глиняные стены, должно быть, несколько напоминали Помпею после раскопок.