Снеговик - [153]

— Майору и лейтенанту полюбился этот шут. Надо удачно выбрать время. В замке будет играть духовой оркестр, а снаружи пустим фейерверк, хлопушки, шутихи…

— Хорошо придумано!

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше… И даже что-то вспоминается… Постой-ка, Юхан… Я ведь снова видел это лицо… Но где же? Постой же, говорю! Неужто пригрезилось? Проклятие! Не могу… Юхан, рассудок отказывает мне… В голове мутится, как позавчера.

— Ладно, не тревожьте себя понапрасну, я-то уж разберусь, это мое дело. Ну, успокойтесь, вы справитесь с этим припадком, как и с предыдущими. Я сейчас пришлю вам Якоба.

Юхан вышел. Барон, обессилев после утомительной беседы, упал без чувств на руки Якоба. И врач, которого поспешили позвать, с трудом привел его в сознание. Затем его охватил приступ лихорадочной энергии.

— Подите прочь, доктор, — сказал он. — Мне тошно смотреть на вас… Рожа у вас противная… У всех такие рожи… А он, говорят, хорош собой; только это ему не поможет. После смерти быстро становишься безобразным, не так ли? А что, если я умру до него?.. Не завещать ли ему мое богатство?.. Бот была бы потеха! Но если я выживу, ему придется умереть, тут уж ничего не поделаешь! Ну-ка, отвечайте, доктор, вы думаете, что я помешался?

Барон еще несколько мгновений бормотал что-то бессвязное, потом впал в горячечное забытье. Было шесть часов вечера. Приглашенные сели за чай и легкую закуску, предшествующую ужину.

Мы весьма сожалеем о том, что нам столь часто приходится усаживать читателя за стол, но если мы пропустим хоть одну трапезу, мы отклонимся от истины. Мы вынуждены напомнить читателю, что но обычаю в Швеции полагается есть и пить каждые два часа, и в прошлом веке никто не нарушал этого обычая, тем более в зимнее время и в сельской местности.

Прелестные женщины могли похвалиться изрядным аппетитом и не становились от этого менее поэтичными в глазах поклонников. Бледность и темные круги под глазами не были в моде. Яркий, нежный румянец, сиявший на лицах прекрасных шведок, отнюдь не мешал им властвовать над сердцами и умами молодых людей, и если вся эта молодежь и не была романтична, романов в ее среде было все же немало.

Итак, миниатюрная Маргарита и длинноногая Ольга, белокурая Мартина и другие нимфы сих застывших во льду озер, откушав кофе в пещере на хогаре, принялись за творог со сметаной в раззолоченных парадных покоях замка, и каждая по-своему мечтала о любви, но ни одна из них не считала воздержание от пищи необходимым условием для пылких чувств.

Гости нового замка уже не были столь многочисленны, как в первые дни рождественских праздников. Некоторые матери поспешили увезти своих дочерей, заметив, что барон Олаус не обращает на них внимания. Зато дипломаты обоего пола, связанные с бароном деловыми интересами, и возможные наследники, которых барон называл, подшучивая над ними, «невозможными» наследниками, держались стойко, несмотря на уныние, охватившее замок. Графиня Эльведа была весьма раздосадована задержкой деловых переговоров с таинственным хозяином дома, но утешалась, покоряя своими чарами русского посла. Что касается пожилых дам, они проводили утренние и послеполуденные часы, нанося и возвращая визиты в отведенных им помещениях и соблюдая при этом необходимую церемонность и торжественность. Беседа между ними неизменно касалась одних и тех же тем: прекрасная зимняя погода, необычайное гостеприимство хозяина замка, его исключительный ум, «склонный к лукавой шутке», его «нездоровье», которое он переносил с таким мужеством, озабоченный тем, как бы не испортить «удовольствия» своих гостей, — и при этом каждая старалась подавить раздирающую рог зевоту. Затем переходили на политику и спорили весьма ожесточенно, что не мешало тут же заговорить о религии весьма поучительно. Но чаще всего злобно сплетничали с тем, кто только что вошел, о тех, кто только что вышел.

Этой атмосфере нравственного холода успешно противостояли только человек двадцать юношей и девушек, которые, с одобрения своих семейств или без оного, быстро установили между собой нежные сердечные связи и, свободно встречаясь чуть ли не в любой час дня, служили друг другу поверенными и помощниками. К этой славной молодежи присоединилось несколько человек более зрелого возраста, доброжелательных и веселого нрава: гувернантки, подобные мадемуазель Потен, семейство пастора, которое уважали и приветствовали на всех сельских сборищах, кое-кто из стариков соседей, чуждых честолюбию и интригам, молодой врач барона, когда ему случалось вырваться из когтей своего требовательного и коварного пациента; наконец — знаменитый Стангстадиус, которого изредка удавалось заполучить и удержать, осыпая его в шутку преувеличенными восторгами, в искренности которых он никогда не сомневался, даже когда превозносили его приятную наружность.

Итак, гости, собравшиеся к чаю, отлично провели время за столом, хотя геолога среди них и не было, и «молодое поколение», как их называли пожилые матроны, не заметило встревоженных лиц тех лакеев, которые не верили в «легкое недомогание» хозяина, хотя притворялись, что верят, ибо знали, что среди них есть тайные соглядатаи.