Снег в июле - [44]

— Тогда готовьтесь, — Северов тяжело встал. — Завтра за вас возьмется сам Важин.

Когда он вышел из треста, у тротуара стояла машина. Шофер открыл дверцу:

— Садитесь, Петр Иванович.

Он остановился, сухо заметил:

— Я ведь вам сказал — не ожидать. Мало ли… Я мог задержаться в тресте.

— Садитесь, Петр Иванович, — мягко повторил Костя. — Может, мне приятно отвезти вас домой…

Ехали молча. Продолжения разговора, на который рассчитывал Костя, не получилось, а начать первым он почему-то не решался. Выходя из машины, управляющий только коротко сказал:

— Спасибо.

И все! Что за человек странный, ведь Костя ждал его два часа! Два часа своего личного времени, которое Костя так ценил. Ого что можно было бы сделать за это время! Нет, все! Сейчас приедет в гараж, обязательно попросится на другую машину. Вот есть у Кости кореш, возит директора какого-то научно-исследовательского института. Так они словно товарищи, директор рассказывает корешу такие вещи… Все! Завтра утром этого чудака-молчальника будет возить другой водитель.

Пока Петр Иванович поднимался по лестнице, его назойливо сопровождали звуки: лай собаки из квартиры семнадцать, где-то, захлебываясь, дико кричал телевизор, наверху непрерывно стучали… Он открыл дверь квартиры, сразу все звуки слились, слышался только однообразный гул.

Петр Иванович сел на диван. Как всегда, началось самое трудное время, одинокое Послеработы. Он закурил, взял со стола открытую книгу.

И вдруг ему в голову пришла мысль — как это странно, все в жизни движется: и время неумолимо отсчитывает секунды, и Земля мчится по своей орбите, и люди рождаются, стареют… Все! Только вот книги, а вернее, герои книг, однажды созданные, не стареют, не исчезают, остаются неизменными. Еще мальчиком он прочел «Войну и мир». Сколько людей ушло из жизни, давно ушел автор, а Пьер все так же здравствует, толстый, добрый, открытый Пьер.

Он откладывает книгу, задумывается. Медленно наплывает вторая мысль-вопрос. Почему он всю жизнь находится в глухой обороне? Был прорабом — оборонялся от начальства стройуправления, когда его заставляли устраивать на стройке аврал; после, в Воронеже, уже как начальник СУ оборонялся от треста, когда ему приказывали сдавать неоконченные дома; сейчас, работая управляющим трестом, он тоже обороняется — не подписывает справку для получения переходящего Красного знамени. И всегда, когда заставляют его делать что-то нехорошее, он только сопротивляется. Почему он сам не переходит в наступление? Наступление?.. Ну да. Чего ему сидеть и ждать, пока завтра на него накинется Важин? Почему самому не пойти в главк, райком?

Нужно бы, конечно.

Или — вот в «глухой обороне» сидит вечерами и ждет звонка. Звонка?.. Конечно. Разве ему не хочется, чтобы позвонила Кругликова?.. Кругликова? Э, милый, себя, не обманешь!

Хочется.

Так почему нужно ждать? Вот телефон, набрать только номер. Ведь она писала в Воронеж.

Да, писала.

Он встает, но идет не к телефону, а открывает окна, балконную дверь. Сотни звуков снова набрасываются на него. «Миша! Миша!» — кричит кто-то непрерывно и настойчиво; сердито пыхтит грузовик с огромной надписью «Молоко»; звонко лает маленькая собачка, прыгая около высокого мужчины. Все во дворе знают, что он закоренелый пьяница, не любят его, а вот с собачкой у него любовь. Чаще всего он носит ее на руках, прижимая к груди, а когда опускает собачку на землю, та лает, просится на руки. Сотни звуков! Шурша шинами, въехала легковая машина; удары по мячу… «А-ля-ля!» — кричит кто-то.

Да-да, он должен выйти из окопов глухой обороны. Активнее! Надо начать с чего-то, а потом пойдет… Ну! Вот телефон, позвони!

Он умывается, потом пьет чай, читает. Несколько раз проходит мимо телефона, но трубки не берет. Ложится спать. Снится ему… Ах, как лихо можно было бы описать его сон: и окопы, и черные птицы, расправив широкие крылья, идут на него, и падает он куда-то, падает!..

Он приехал в трест рано. Сторож-старичок, одуревший от бессонницы и скуки, принялся с пристрастием допрашивать Петра Ивановича: кто он есть, почему приехал так рано, есть ли пропуск? Петр Иванович показал какую-то книжечку, которую нашел в кармане, — кажется, записную. Сторож покачал головой, но пропустил. И пока Петр Иванович поднимался по широкой лестнице, старичок, покинув пост, семенил сзади, все спрашивал: что управляющему не дает спать, поясница или, может, ноги болят?

Он открыл дверь своего кабинета и остановился. За письменным столом сидел Важин, подальше Северов, Лисогорский, начальник стройуправления Федоров и еще один человек, которого он не знал, молодой, с большой красной папкой.

— Проходите, Самотаскин, проходите! — сказал Важин точно таким тоном, как при первой встрече, приказывающе и чуть пренебрежительно. — Если не возражаете, я посижу за этим столом. Заскучал по нем.

Это объяснение вызвало улыбки, а молодой человек с папкой засмеялся, деликатно прикрывая рот рукой.

Петр Иванович молча сел у письменного стола.

— Ну вот, — Важин взял со стола ручку, покрутил ее двумя пальцами, — Приехали мы пораньше, чтобы никто не мешал. У меня к вам несколько вопросов. Первый вопрос: вот начальник СУ Федоров пришел ко мне с жалобой… Вы обязали строителей, даже приказ написали, пройти по сданным домам и встретиться с новоселами.