«Снег», укротивший «Тайфун» - [13]

В мемуарной литературе встречается признание фюрера о том, что, пока он не уничтожит югославскую государственность, он не сможет начать войну против СССР, то есть откладывает ее на 4–5 недель, так как знал, что югославы – не французы. Они умеют воевать.

«Если на Францию я потратил месяц, то здесь придется потрудиться не меньше, – рассуждал Гитлер. – Гористая местность – идеальные условия для партизанского движения».

Германская армия 6 апреля 1941 года начала боевые действия против Югославии силами 2-й и 1 2-й армий.

Несколько дней над Белградом кружили, словно стервятники, сто пятьдесят бомбардировщиков, сбрасывая смертоносные тонны взрывающегося металла.

Уже 12 апреля капитан СС Клингенберг принял ключи от мэра Белграда.

Гитлер не надеялся так быстро расправиться с Югославией. На предложения своих генералов поскорее начать войну с Россией он отвечал, что «все делается вовремя».

Что касается в дальнейшем провала плана «Барбаросса», то он объясняется вовсе не мифическими отсрочками из-за позднего нападения на Югославию, а просто тем, что не оправдался расчет Гитлера на скорый, в течение нескольких недель, захват СССР и бегство уцелевших большевиков за Урал.

Гитлер в очередной раз ошибся. Подвело Провидение, на которое надеялся он и его подчиненные.

* * *

Уже осенью 1940 года Гитлер в победном угаре предлагает «начать приготовления к войне с Россией». Но тут некоторые трезвомыслящие генералы из ОКВ остановили его порыв. Они понимали и знали: данные разведки слабы, просторы России – ее второе, а может, и первое оружие. И все же 31 июня фюрер обосновал эту идею перед Гальдером:

– Надежда Англии – это Россия и Америка. Если отпадет надежда на Россию, то отпадет и Америка, потому что падение России будет иметь своим следствием невероятное усилие роли Японии в Восточной Азии…

Скажи только Россия Англии, что она не хочет, чтобы Германия была великой, и тогда Англия хватается, как утопающий за соломинку, за надежду, что через шесть – восемь месяцев дело полностью переменится. Но если разбита Россия, то улетучивается и последняя надежда Англии. И тогда хозяин в Европе и на Балканах – Германия.

Вывод: в соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок – весна 1941 года.

Переоценка самого себя наступила в декабре 1940 года – начать войну против Советского Союза как можно скорее на будущий год. О боевых баталиях пишут полководцы. И они много написали, приукрасив себя: и немецкие, и наши. Фон же солдат и офицеров у них бледный, в фокусе только они – авторы мемуаров.

Недаром говорится: если вы думаете, что в прошлом уже ничего нельзя изменить, значит, вы еще не начали писать свои мемуары, которые нередко повествуют о жизни, которую мемуарист хотел бы прожить.

Со временем Гитлер скажет, что решение о нападении на СССР было одним из «труднейших решений». В 1945 году он продиктует Мартину Борману в бункере под рейхсканцелярией следующий текст, да простит меня читатель за этот длинный спич фюрера:

«За время войны мне не приходилось принимать более трудного решения, чем о наступлении на Россию.

Я всегда заявлял, что нам следует любой ценой избегать войны на два фронта, и, кроме того, никто не усомнится в том, что я больше, чем кто-либо другой, размышлял над судьбой Наполеона в России. Так почему же эта война с Россией и почему мной был избран именно этот момент?

Мы потеряли надежду окончить войну успешным вторжением на английскую землю. Ибо эта страна, которой правили тупые вожди, не соглашалась допустить нашего господства в Европе и заключить с нами мир без победы, пока на континенте была держава, принципиально враждебно противостоящая нашему рейху.

Следовательно, война затягивалась на веки вечные и была чревата опасностью, что вслед за англичанами будет возрастать активное участие американцев.

Значение американского потенциала, непрерывная гонка вооружений… близость английских берегов – все это говорило о том, что, если мы в своем уме, то мы не можем допустить, чтобы нас втянули в затяжную войну. Ибо время – всякий раз это время! – будет все более неумолимо работать против нас.

Чтобы побудить англичан сдаться, чтобы заставить их заключить мир, нужно было, следовательно, отнять у них надежду противопоставить нам на континенте противника нашего ранга, то есть Красную Армию. У нас не было выбора, это было для нас непреложной необходимостью – удалить русскую фигуру с европейской шахматной доски. Но тут была еще и вторая, столь же весомая причина, которой хватило бы и самой по себе: та колоссальная опасность, которую представляла для нас Россия уже самим фактом своего существования. Она стала бы нашей гибелью, если бы вздумала однажды напасть на нас.

Наш единственный шанс победить Россию состоял в том, чтобы упредить ее… Мы не имели права дать Красной Армии использовать преимущества на местности, предоставить ей в распоряжение наши автострады для продвижения ее моторизованных соединений, нашу сеть железных дорог для транспортировки людей и материалов.

Мы могли разгромить ее только в ее собственной стране, взяв инициативу действий в свои руки, в ее болотах и трясинах, но никак не на земле такого цивилизованного государства, как наше. Это дало бы ей трамплин для нападения на Европу.