Снег на песке - [99]

Вернулся Амрен и снова наполнил бокалы. На этот раз вино было терпким и вязким, слегка било в нос и оставляло душистое послевкусие недозрелого винограда.

— Твоя мать совершила ошибку? — переспросила Бьянка, когда они сделали по глотку.

— Она… влюбилась в одного евнуха… — запинаясь, проговорил Амрен. Слова давались ему с явным трудом. — Изменила отцу.

— С евнухом?! — Бьянка непонимающе уставилась на него. — Как? Ведь они же…

Она замялась, не зная, как закончить свою мысль. Ей приходилось читать, что в Алькантаре некоторых рабов лишают мужского естества, чтобы они не посягали на охраняемых ими женщин. Но, разумеется, большую часть подробностей авторы стыдливо умалчивали.

— Как бы тебе объяснить, — смутился Амрен. — Мне не раз приходилось видеть, как мерин покрывает кобылу… Но, честно говоря, я не знаю, и не хочу знать, как далеко они с матерью заходили. Передо мной они не отчитывались.

Колеблющиеся огоньки свечей расплывались перед глазами, но в голове было на удивление ясно. В принципе нет ничего удивительного в том, что молодая здоровая женщина влюбилась в мужчину, даже несмотря на его увечье.

— И ты знал об их связи? — спросила она.

— Конечно нет, — ответил Амрен. — До того самого момента, когда мать примчалась ко мне среди ночи и сказала, что надо бежать.

— Почему? Что произошло?

— Оказывается, Зухра давно за ними следила, и в тот вечер застукала их на горячем.

— В постели?

— Нет, — горько усмехнулся Амрен. — Они встречались в саду, обнимались, целовались… точно не знаю. Но и этого более чем достаточно.

Бьянка недоуменно взглянула на него.

— А разве нельзя было все отрицать? У этой Зухры ведь не было доказательств?

— К сожалению были. Этот осел хранил у себя любовные письма матери, и Зухре удалось их стащить. На следующий день султан как раз возвращался с охоты, и она бы тотчас ему донесла. Нас бы казнили без лишних разговоров.

— «Вас»? И тебя?

— И меня.

— А ты тут причем?

— Измена падишаху — тяжкое преступление. Меня, как сына прелюбодейки, тоже бы не пощадили.

— Какой бред! — Бьянка чуть не поперхнулась вином от возмущения. — Дети не отвечают за проступки родителей.

— У нас отвечают, — пожал плечами Амрен.

— Да уж, — вздохнула она. — И что было дальше?

— В ту ночь мы сбежали. Пробрались через тот потайной ход — я, мать и ее любовник. Мы спрятались в городе у его брата и ждали подходящего случая чтобы уехать… — он судорожно отхлебнул из бокала. — Но через пару дней в его дом ворвались стражники…

Бьянка напряженно вглядывалась в его лицо. В призрачном мерцании свечей оно казалось отстраненно чужим. Темные провалы глаз, блестящий от пота лоб… Воздух в комнате будто сгустился от напряжения.

— Они схватили их, а мне удалось бежать, — Амрен осекся.

Повисло тягостное молчание. Грудь Амрена тяжело вздымалась в такт его дыханию, а зрачки, ни на чем не останавливаясь, беспорядочно метались по сторонам.

— Что султан сделал с ними? — тихо спросила Бьянка.

— Казнь состоялась на следующий день. Любовника матери бросили в кипящее масло. А ее… — он шумно сглотнул.

У него затряслись руки. Отставив бокал, Бьянка притянула Амрена к себе.

— Не надо, — сказала она, укачивая его словно ребенка. — Не говори, если это так больно.

— Он приказал заживо содрать с нее кожу, — еле слышно прошептал он.

Ее словно ударили под дых, разом вышибив весь воздух из легких. Обжигающий мороз пробежал вдоль позвоночника, рот распахнулся в беззвучном крике. Она крепко прижала Амрена к груди.

— Это было на рыночной площади, — хрипло заговорил он. — Как она кричала… Эти крики до сих пор снятся мне по ночам. Ее привязали к столбу и оставили умирать. Ночью я зарезал стражников и подобрался к ней. Она была еще жива. Вся в крови… Я видел каждый мускул, видел, как пульсируют вены… Она умоляла меня избавить ее от страданий.

— И что ты сделал?

Он сдавленно всхлипнул.

— Я убил ее. Вонзил кинжал в ее сердце. Ты понимаешь, Бьянка, я убил свою мать!

Ее прошиб ледяной пот, горло сдавило мучительным спазмом. Она притянула Амрена к себе, а он крепко, до боли, обхватил ее руками, тычась в нее, будто слепой котенок. Его плечи вздрагивали, он рыдал у нее на груди, и ее сердце разрывалось на части. Проклятые жестокие традиции! За что? Он не заслужил такого! Хотелось кричать, но она была в состоянии лишь плакать, в полной мере разделяя с ним его горе.

— Ты не убил ее, — наконец через силу выговорила она. — Ты облегчил ее муки. Ты не мог сделать для нее большего.

Амрен судорожно вздохнул.

— Я не знаю… — его голос дрожал. — Я столько лет винил себя в ее смерти, в том, что не смог всего этого предотвратить.

— Но что бы ты сделал? Ты ведь даже не знал об их связи.

— Может, если бы я был к ней внимательнее, я бы заметил… Уговорил ее одуматься, порвать с ним, пока не поздно…

— И она бы тебя послушала?

— Не знаю… Думаю, нет. Она сама прекрасно понимала, чем ей это грозит.

— Значит, ты ни в чем не виноват.

— Может быть… не знаю… Я испытал такую боль, что дал себе слово ни к кому не привязываться, никого больше не любить… Столько лет я жил как в тумане. Но появилась ты… Ты чем-то напомнила мне ее. Тот же акцент… те же глаза… Я возродился рядом с тобой.