Снег идет 100 лет… - [21]

III

Следующий вечер после концерта меня и моего товарища Витю Дегтярева из служебного входа Дворца спорта ждала черная «Волга», с обычными, не с навороченными номерами. И мы под ироничные взгляды наших товарищей отбыли на дружеский ужин с пивом и водкой.

– Ты запоминай дорогу ко мне домой. Если что, к нам можно без звонка, – сказал Саша.

– Я понял… Район Нахичевани и пятая линия, поворот около кафе.

– Здесь все просто, как в Нью-Йорке. Стриты и перпендикулярные им авеню.

– Ага, и за «Эмпайр стейт билдинг» сразу твое жилье.

Мы въехали во двор Сашиного дома, где он припарковал машину, и, переговариваясь довольно громко, так как возбуждение после концерта еще не прошло, зашли в подъезд и позвонили. Дверь открыла очень милая, с минимумом краски на лице молодая женщина.

– Здравствуйте, я – Марина, Сашина жена. Проходите, пожалуйста.

– Это моя вторая половина, – молвил Грибанов.

Мы вошли и начали раздеваться.

– Можно не разуваться, – сказала Марина и рванула, судя по всему, на кухню.

Она очень мило грассировала, но не так, как Ленин или Добрынин, и не так, как французы. У нее было какое-то свое шармообразующее картавливание. Я уже сказал, что звучало это очень мило и добавляло Сашиной жене очарования. Судя по всему, она нисколько этого не смущалась, а если это и было когда-то в детстве, то она одержала психологическую победу над собой.

Виктор Дегтярев, с которым мы заявились в дом к Грибанову, тоже имел сложности во взаимоотношениях с буквой «Р». Так вот он говорил, что его компьютер старается исключать из разговора эту букву. А здесь… Нет, все-таки удивительно мила!

– Марин, – молвил я, – а тебе неплохо было бы быть учительницей французского языка.

– Ты попал в точку. Я и есть учительница, только не французского, а немецкого.

– Но они же как-то по-другому шпрехают и грассируют по-другому.

– Ну вот, я неправильная училка получаюсь.

– Правильная-правильная. Марин, а как тебя, такую нереально неземную, Сашок охмурил? Ты ведь какая-то тургеневская героиня.

– А он меня покорил своей игрой на пианино, – ответила Марина.

– А он что играет? Джаз, рок-н-ролл? Он мне об этом никогда не рассказывал.

– Скромный, однако. А ты его попроси, пока никто не пришел, он тебе сыграет.

– А почему пока никто не пришел?

– Да он всех достал своей игрой…

– Что, плохо играет? – не унимался я.

– Нет, играет хорошо, только репертуар не расширяет. Все время играет одно и то же.

Меня не нужно было долго упрашивать, и я призвал Сашу к ответу.

– Через секунду буду, – крикнул с кухни Грибанов.

Наконец он вошел со словами:

– Ну что, она тут без меня опять в Шехерезаду играла, опять сказки?..

– Почему сказки? Рассказала, как ты меня очаровал, и обещала, что ты для ребят тоже сыграешь. Правда, милый?

– Сыграю, что ж не сыграть.

– А ты помнишь, что ты в первый раз сыграл Марине? – спросил я.

– Это он никогда не забудет!

– Почему, Марин? – это опять я.

– Потом сам поймешь.

– Только договоримся, что, как и в тот раз с Мариной, я буду в комнате, где стоит инструмент, а вы оставайтесь здесь. Я очень стесняюсь, тем более меня будут слушать профессионалы.

И Грибанов ушел в другую комнату.

– Витя, Слава, вы чуток потерпите, я должен собраться с мыслями и с духом.

Пауза затягивалась.

– Грибанов, ты скоро? – просила Марина, перекатывая свои горошинки во рту.

– Уже… Сейчас, – ответил Александр таким голосом, как будто он в этот момент что-то тяжелое пытался оторвать от пола.

– Вы готовы? – наконец спросил он.

Мы втроем бурно зааплодировали, секундная пауза – и полились волшебные звуки одной из фортепианных прелюдий Шопена. Мы с Дегтяревым вытаращили глаза, восхищаясь эмоциональной трактовкой музыки гениального поляка. Не доведя исполнение Шопена до конца, Саша крикнул:

– Заходите.

– В смысле? – спросил я.

– Пойдемте. Грибанов готов себя показать во всей красе, – с улыбкой сказала Марина.

Мы втроем встали и пошли в соседнюю комнату. Около пианино на вращающемся стуле сидел Грибанов и прикуривал сигарету. Из пианино лилась гениальная мелодия, придуманная польским композитором, а Саша вдохновенно нажимал на какие-то педали, похожие на педали швейной… да нет, похожие на педали газа и сцепления на автомобиле с механической коробкой передач. Александр Грибанов, играя на механическом пианино, театрально изображал, даже с некоторым пародийным оттенком, виртуозного пианиста.

– Слушай, Саша, когда я у Михалкова увидел механическое пианино в кино, то решил, что это трюк. И мне даже в голову не пришло, что такая «музыкальная шкатулка» может существовать на самом деле. Откуда у тебя такое богатство? – спросил я, когда ошеломление от увиденного и услышанного немного прошло.

– А-а-а, братец ты мой. Эта штука нам по наследству досталась.

– А разве ты, Слава, не знал, что Саша у нас дворянских кровей? – спросила Марина.

– Да нет! Мы как-то дружили и дружили, а копаться в родословной не приходило в голову.

– Слава, ну посмотри на моего мужа. Он же вылитый дядька.

– Прекрати, Марина.

– А что «прекрати»? Что этого стесняться?

Я вгляделся в облик Александра, еще раз вспомнил его фамилию и узнал героев, сыгранных на экране его дядькой.