Снег и летний зонтик - [3]

– Двенадцать километров…

Из каюты вышел худощавый человек и сонным голосом сказал:

– Извините, немного вздремнул. Приехали. Вон там дом с черепичной крышей – это дом начальника шахты.

Трубы, горы шлака, дома, похожие на больничные здания, были уже хорошо видны. Пароход приближался к пристани. На пирсе собралось человек десять встречающих. Я подумал, что, наверно, это встречают женщину в черном пальто. И не ошибся. Едва пароход причалил, она сказала мне «до свидания» и, уже больше не обращая на меня внимания, здоровалась с встречавшими ее людьми.

Я наблюдал все это с верхней палубы. Женщина, ехавшая со мною в лодке, уже сошла на пристань и, оглянувшись, крикнула мне:

– Здесь конечная остановка, отсюда до Сабаура – пешком!

Кто-то из матросов засмеялся, и я спустился по трапу.

Раз конечная остановка, так и спешить некуда. Мною вдруг овладело сомнение. Посещение Сакура стало казаться глупой затеей. Но, взяв себя в руки, я зашагал по пристани. Женщина вдруг остановилась и, подождав меня, сказала:

– Вы что, на самом деле пойдете пешком в Сабаура? Если хотите, можете остановиться у моих знакомых.

– Ничего, доберусь как-нибудь, – ответил я.

Неожиданно, когда я уже вышел в город, она обернулась ко мне и крикнула:

– Эй, вон там стоят люди, идите и вы туда, сегодня как раз пойдет машина, она вас подвезет. Да поторопитесь, машина берет всего десять человек.

Я побежал и встал в очередь.

– Ну, счастливого пути, – сказала мне женщина и ушла.

Я подумал, что она, должно быть, хороший человек, а у меня сложилось о ней ошибочное представление. Там, в лавке, она была очень неразговорчива.

Машины все не было. Стоящий впереди меня человек, по виду рыбак, заметил:

– А может, сегодня и не пойдет?

– Нет, пойдет, пойдет, сам видел объявление, – ответил другой из очереди.

– На будке у пристани ничего не было написано, – возразил стоящий сзади меня.

– Пойдем, еще раз посмотрим, – предложил тот, который первый сказал об объявлении.

Дежурный в будке открыл окно и объявил:

– Сегодня машины не будет.

– Врешь, не болтай! – закричал кто-то сзади меня.

– Он просто любит пошутить, – заметила женщина, стоящая впереди меня.

И действительно, в этот момент, сигналя и дребезжа, подкатила машина.

– О, да сегодня все смогут сесть, машина идет за рыбой порожняком! – закричал рыбак.

Хотя мы находились на острове, машина шла дорогой, с которой моря не было видно. К вечеру мы приехали в Сабаура.

На площади, где машина остановилась, стояло какое-то здание – то ли это была столовая, то ли заведение патинко.[3] Оттуда доносилась песня «Риру, риру». Меня удивило, что и здесь уже известна эта модная песенка. Присмотревшись, я увидел, что только в двух-трех домах чувствуется жизнь, а дальше к пристани тянулась темная безлюдная улица, по обе стороны которой стояли низкие ветхие домишки.

Я пересек площадь и вошел в дом. По виду это было помещение, где выдают рисовый паек. У входа было написано: «Берем на ночлег».

– Разрешите войти, – сказал я.

Спустя несколько минут на порог вышла круглолицая женщина лет двадцати семи, одетая в нечто похожее на ватное хаори[4] поверх опрятного кимоно.

– Можно переночевать?

– Подождите немного, – ответила женщина и удалилась.

Минут через пять она вышла уже в переднике и сказала:

– Просили передать, что ничего хорошего предложить вам не могут.

– А мне ничего особенного и не надо, – ответил я и поднялся за ней по лестнице.

В комнате – то ли гостиной, то ли еще для чего-то используемой – стояла черная полированная божница, на полке красовались французские куклы. Если открыть сёдзи[5]^,можно увидеть море.

За окном что-то закапало: пошел не то снег, не то дождь.

Хозяйка принесла мне чай, и я спросил ее о Сакура.

– А, вы – друг господина Сакура? – заинтересовалась она, и тут же исчезла чопорность, с которой она обращалась ко мне вначале. – Вы опоздали, похороны были четыре-пять дней назад.

Она, видимо, решила, что я приехал на похороны. Услышав, что я прошептал: «Ах, вот как, все-таки умер», – она спросила:

– А что, вы думали, он жив?

Объяснять все было невыносимо, и я кивнул в знак согласия.

Закрывая ставни, она сказала:

– Снег пошел. – Затем снова подошла ко мне и с большим чувством начала говорить: – Конечно, у него были друзья, которые приезжали к нему изредка. Но на похоронах была только жена. И родственники приезжали, но ненадолго, только заплатили за переноску гроба.

– Жена? – переспросил я.

– Да, раз вы его приятель, то, наверное, знаете ее. Красивая молодая женщина.

– Я не знаю его жену. Она из местных? – спросил я, сдерживая волнение.

– Нет, кажется, она из Кагосима, но с ней можно говорить и на токийском диалекте.

«Кагосима… А в письме было написано, что расстались», – и я нетерпеливо спросил:

– А сейчас где она жи…?

Не успел я договорить, как женщина ответила:

– Да здесь же, работает в кафе, вот за этим домом. С тех самых пор, как Дзюндзи-сан слег в постель.

– Работает в кафе?

– Да, оттуда только что было слышно радио. Как раз за этим домом, – повторила она, как-то сразу начав называть Сакура просто Дзюндзи.

«Может быть, это Мадарако… Мадарако в кафе Сабаура…» Я молчал и слушал.