Снайпер-инструктор - [9]

В марте 1942 года, начали эвакуировать Ленинградцев из блокады, по Ладожскому озеру. К нам в Данилов привезли целый эшелон истощённых людей. В тот день я вернулся из командировки, когда сообщили, что на вокзале ждут нас родственники. Папа находился в школе, я зашёл за ним, и мы вдвоём отправились на вокзал. Там люди почти все лежали, кто на лавках, а кто прямо на полу. До того были ослаблены, что ходить не могли. Все протягивали к нам руки, просили есть. Некоторые тут же умирали. Мы два раза обошли вокзал, но никаких родственников не нашли. И вдруг какая-то старушка слабым голосом позвала нас по имени. В ней трудно было узнать тётю Павлю.

От истощения она выглядела древней старухой, так как кожа сильно сморщилась и обвисла. Дети тоже выглядели как маленькие старички, тихо плакали, просили есть. С тётей Павлей находился её десятилетний сын Саша Сутугин. Идти наши родственники не могли, и нам пришлось их нести на руках: папа нёс тётю Павлю, а я Сашу. Они оказались совсем не тяжёлые, так что остановки для отдыха мы делали не часто. Тётя Павля нам сообщила о смерти тёти Мани: «Она умерла позавчера, когда приехали в город Череповец. Мария купила на станции свёклу, съела и умерла. Её похоронили в братской могиле».

– А что стало с Иваном Александровичем и Ларисой? – спросил я.

– Ваня служит в сапёрных войсках при штабе, инженером по строительству мостов, на Ленинградском фронте. Лариса уехала к сестре Кате, в Мурманск, ещё до блокады.

Тётю Павлю с Сашей, мы поселили у себя, не смотря на голод. Через несколько дней мама оформила на них продовольственные карточки, положенные блокадникам. Кроме того, что мы получали, им дополнительно выдавали немного молока и сливочного масла. Потом папа купил козу, и блокадников отпаивали козьим молоком. Уже в мае тётя Павля окрепла. Ей удалось, с помощью маминых и папиных связей, устроиться директором детского дома, в селе Спасс. Это в десяти километрах от Данилова. Сына Сашу она взяла с собой.

Пока Ленинградцы у нас жили, в апреле, к нам пришли Маруся и Володя Смирновы. Они плакали и просили маму принять их обратно в нашу семью. Мачеха им не давала хлеба, хотя паёк на них получала. Несколько дней они у нас жили, и мама ходила на станцию Пантелеево ругаться с отцом Маруси и Володи. Он работал начальником станции, но зарплату получал мизерную. От первой жены (она умерла) имел четверых детей и от второй жены столько же. Володя к отцу вернулся, а Маруся не захотела больше жить с мачехой. Папа устроил её в школу пионервожатой. Жить у нас на тот момент было тесно. Пришлось поселить Марусю у маминой подруги и дальней родственницы, Матрёны Никитичны Беляевой.

Многие наши родственники, в годы войны и после неё, оказались в очень сложной ситуации. Надо отдать должное моим родителям, они всем помогали, хотя самим было тяжело.

От Павлика с Января сорок второго года писем не было. Мы со страхом и надеждой встречали почтальона. В суровые годы войны почтальоны были заметными фигурами. И вот в один из майских дней сорок второго года, почтальон принёс извещение из военкомата, в котором говорилось, что Павел пропал без вести. Такие извещения нередко приходили к соседям и нашим знакомым. Это давало надежду, что Павлик жив. Однако бабушка очень расстроилась, и каждый день плакала. Сердце матери подсказывало – сына нет в живых. Обо всём написали в письме Глебу. Он приехал к нам и уговорил бабушку жить у него. Примерно через месяц пришло письмо от Глеба, в котором сообщалось о смерти бабушки. Её похоронили в Ярославле на Леонтьевском кладбище.

3 - Сообщение о гибели Павлика

Летом 1942 года, к нам в дверь постучали. Был выходной день, все находились дома. Я отворил дверь и увидел на пороге незнакомого солдата. Не решаясь войти, он спросил:

– Здесь живут Сержпинские? Я сослуживец Павла, он дал мне этот адрес.

– Да, здесь, проходи, – пригласил я его.

Молодой парень, лет двадцати пяти, сняв пилотку, неуверенно вошёл. Папа пригласил его в комнату, радостно суетясь. Мы, надеялись услышать что-то утешительное о Павлике. Но солдат не спешил садиться, и стоя, глядя в пол, произнёс:

– Он погиб на моих глазах.

Папа побледнел и сел на диван. Солдат тоже чувствовал себя не лучше. Я придвинул к нему стул, предложил сесть. Он сел, опустив голову. Мама заплакала, а я, нарушив паузу, спросил солдата:

– Как это случилось?

– У вас можно закурить? – не поднимая глаз, в свою очередь спросил он. Мама махнула рукой, вытирая слезу:

– Курите, курите…

– Паша дал мне этот адрес, чтобы рассказать родственникам, если с ним что-нибудь случится.

Комната наполнилась дымом, и запахом винного перегара, исходящего от солдата. Закуривая, он продолжал говорить:

– Меня зовут Николай. Я родом из Ярославля и работал тоже на резиновом комбинате. Я Павла знал, ведь он был начальником, а он меня не знал. Всех рабочих он не мог запомнить. Но потом, на фронте, мы стали друзьями. Он был пулемётчиком, а я вторым номером. Он был для меня и отец, и старший брат. Воевали мы вместе всего четыре месяца, но мне кажется, я знал его всю жизнь.

Солдат стряхнул пепел, в стоявшую на столе пепельницу и, затянувшись, выпустил под потолок клубы дыма.