Смятение чувств - [117]

– Бедняжка моя! Тебе лучше, Дженни?

– О да! – сказала она тоненьким голоском. – Просто я очень устала. И все-таки это сын, Адам!

– Самый замечательный сын, – согласился он. – Умница Дженни!

Она едва слышно засмеялась, но глаза ее пытливо вглядывались в его лицо.

– Ты рад? – беспокойно спросила она.

– Очень рад!

Она издала короткий вздох:

– Твоя мама говорит, он похож на твоего брата. Ты хочешь, чтобы его нарекли Стивеном?

– Нет, ничуть. Мы наречем его Джайлсом, в честь моего дедушки, и Джонатаном, в честь его дедушки, – ответил он.

Ее глаза благодарно загорелись.

– Ты это всерьез? Спасибо тебе.! Папа тоже будет очень рад и горд! Пожалуйста, передай ему привет от меня и скажи, что я в полном порядке.

– Передам. Он тоже передавал привет тебе – самый нежный. Когда я уходил, он издавал очень странные звуки перед внуком, который относился к ним с исключительным презрением, – думаю, его вполне можно понять!

Это так ее рассмешило, что нянька, которая до этого деликатно присоединилась к Марте в дальнем углу комнаты, положила конец визиту Адама, сообщив ему голосом, который никоим образом не сочетался с ее почтительным реверансом, что теперь миледи нужно спать, и она с удовольствием увидится с ним утром.

Глава 23

Когда мистер Шоли узнал от Дженни, что внуку дали его имя, да еще по предложению Адама, он не просто обрадовался – он был вне себя от счастья. Прошло какое-то время, прежде чем он пришел в себя и сумел вымолвить слово. Счастливый дедушка, уставившись на Дженни, держал руки на коленях, а когда наконец заговорил, то единственное, что ему пришло в голову, выразилось в трех словах.

– Джайлс Джонатан Девериль! Джайлс Джонатан Девериль!

И это был далеко не последний раз, когда он счастливо изрекал эти три имени. То и дело по лицу его разливалось выражение величайшего блаженства, приходили в движение губы, он потирал руки и негромко хмыкал, и все, кто видел его в такие минуты, знали, что он снова и снова мысленно смакует имя своего внука. Он был благодарен Адаму, говоря, что вовсе не рассчитывал, что ему окажут такую честь, уверяя, что тот не оплошал, сделав мальчика. Адам научился выслушивать подобные замечания не морщась; но вскоре ему в высшей степени наскучило другое проявление гордости мистера Шоли за своего внука. То открытие, что у его внука нет титула, стало разочарованием, которое, похоже, надолго затянуло облаком горизонты старика Шоли; его неудовольствие также не уменьшилось, когда Адам, немало позабавившись, сказал ему, что, когда у него будет повод написать Джайлсу, он сможет адресовать свое письмо досточтимому Джайлсу Деверилю. Мистер Шоли придерживался не слишком высокого мнения о «досточтимых» . Он видел, как пишут это слово, но относился к нему с подозрением, потому что никогда не слышал, чтобы кого-то так называли.

– И не услышите. Оно не употребляется в устной речи, – объяснил Адам.

– Гм, я не вижу смысла в, обладании титулом, которым не пользуются, – сказал мистер Шоли. – Ерунда – вот что это такое! Кто узнает, что он у него есть?

– Я не знаю – и, как человек, который носит титул совсем недавно, уверяю вас: Джайлсу будет все равно!

– Я хотел бы, чтобы он был лордом, – грустно вздохнул мистер Шоли.

– Знаете, я вовсе не хочу показаться неучтивым, – Адам уже устал от спора, – но не считаю, что в мои родительские обязанности входит еще и проблема покончить с собственной жизнью только для того, чтобы снабдить Джайлса титулом!

Он проговорил эти слова несколько раздраженно и тут же устыдился их, потому что мистер Шоли выразил надежду на то, что не причинил зятю обиды, поскольку совсем не имел такого намерения. Чтобы как-то исправить положение, Адам целый день посвятил тому, чтобы развлекать мистера Шоли, и в результате в душе его накопилось такое раздражение, что, как оказалось, он просто ждет не дождется дня отъезда своего ужасно докучливого гостя, действующего, правда, из самых лучших побуждений. Это событие не заставило себя долго ждать: мистер Шоли оставался в Фонтли лишь до тех пор, пока не убедился, что Дженни совершенно не грозит родовая горячка, бывшая его самым навязчивым страхом. Удовлетворенный на сей счет, он жаждал уехать в такой же степени, в какой Адам – спровадить его; одному Богу было известно, каких дурацких ошибок понаделали за время его отсутствия в Сити его многочисленные подчиненные. Но самый тяжелый удар Шоли приберег на последний момент, когда его повозка уже стояла у двери, а сам он у крыльца прощался с Адамом. Настроение у него было благодушное: дочь вне опасности, у него родился долгожданный внук, зять принял его так радушно, словно он герцог, даже назвал ребенка в его честь, а когда он проявлял без всякой на то причины грубость, повел себя так терпеливо и так по-доброму, словно приходился ему родным сыном. Сердце мистера Шоли было исполнено благодарности и щедрости, и, к несчастью, это не замедлило выплеснуться наружу. Тепло пожимая руку Адама и, глядя на него с грубоватой нежностью, он в который раз поблагодарил его за гостеприимство.

– Если кто-нибудь сказал бы мне прежде, что я с радостью останусь в деревне больше чем на неделю, я бы рассмеялся этому человеку в лицо! – сказал он. – Но вы оказали мне такое гостеприимство, милорд, что, если не возражаете, я буду приезжать к вам чаще, чем вы рассчитывали, потому что чувствую себя здесь как дома, а вы и оглянуться не успеете, как я уже буду со знанием дела рассуждать об овсе и ржи и тому подобных вещах так же бойко, как и вы! В связи с этим я хочу вам кое-что сказать!