Смутные времена. Владивосток, 1918-1919 гг. - [18]

Я поинтересовался у него, правда ли, что в Чите Семенов захватывал провизию, предназначенную для американских, французских и английских подразделений.

— А почему бы нет? Мы у себя дома, разве не так?

Его голос мгновенно изменился, я заметил, как нагайка пришла в движение у него на запястье. Но ничего не произошло. Он хлопнул меня по плечу и ускорил шаг. Он был голоден, хотел пить, да и мы приближались к логову, говорил он.

Я в такой темноте практически ничего не видел. Должно быть, у него зрение было как у кошки, раз он столь быстро перемещался среди невидимых железнодорожных путей. И он вовремя подхватил меня, иначе я бы ударился лбом о стену какой-то гигантской развалины.

— Мы пришли, это депо, — сказал он.

Мы его обошли и вышли на платформу для разгрузки поездов. Рядом с платформой тянулись фонари. После непроглядной и давящей темноты свет, который они источали, казался волшебством.

— А вот и наш поезд! — произнес мой компаньон.

Это и правда был поезд. Наверное, бронированный. Ничего более. Сам того не желая, я подумал о другом поезде, о теплушках. Все во мне сжалось, когда я поднимался по ступенькам вслед за моим попутчиком в один из вагонов.

Я почувствовал, как у меня закружилась голова. Головокружение. Настоящее головокружение. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы удержать равновесие, чтобы прийти в себя. Было от чего сойти с ума, слишком силен был контраст между тем, что мне довелось увидеть несколькими часами ранее, и тем, что открылось моему взору.

Уже сами по себе поезда Транссибирской магистрали имели необычный вид. Расстояние между рельсами здесь было больше, чем во многих странах, поэтому и купе были просторнее. Принимая во внимание, что путешествие проходило в условиях сурового климата, а расстояние и продолжительность не имели себе равных, вагоны были оборудованы с особой тщательностью и заботой, какой нигде не встретишь. Но и это еще было не все.

После холода ночи, лабиринта покрытых льдом путей я оказался на земле пропащих людей, на пиратском корабле со всеми его сокровищами. Я ничего не выдумываю. Так и было.

Вагоны-гостиные, вагоны для частных обедов, вагоны, где стояли кушетки, как в лучших купе, — раньше ими пользовались князья, господа да другие высокие чины Священной Руси. Существующая вне закона армия Семенова устроила себе пристанище из этого поезда, логово. И какой кричащей роскошью они себя здесь окружили!

Персидские ковры, китайская парча, шелка из Бухары и Самарканда, шкуры медведей и тигров из тайги, великолепные иконы, дорогое оружие. Все это богатство или висело на стенах, или валялось в беспорядке на полу, а то попросту было свалено в кучу на полу. Чего здесь только не было: военные трофеи, награбленное во время разбоев в крупных процветающих городах, тюки из богатых домов, мешки со складов торговцев-миллионеров и из поездов, захваченных прямо на вокзале или остановленных посреди пути.

А посреди великолепных трофеев — казачьи офицеры, грубые черты, неприятные физиономии. На голове огромные шапки из куницы, бобра, соболя или норки, длинные приталенные мундиры, на груди патронташи, начищенные до блеска, а на поясе ремень, украшенный кинжалами с насечками.

Их было около двадцати. Одни валялись на шкурах, другие сидели за столом вокруг кувшина из червонного золота, наполовину заполненного водкой. Они осмотрели мою униформу, их глаза изучали меня с головы до пят. А во взгляде — недоверие, злоба, презрение. Люди Семенова не любили любопытных иностранцев. Последние оставили после себя не самые лучшие воспоминания.

— Мой гость, — сказал Олег.

С тем же выражением лица офицеры, которые лежали, слегка приподнялись со шкур, а сидящие за столом немного привстали. Все слегка коснулись пальцем своих шапок. Выказали тем самым радушие. Сдержанно. Но все-таки выказали. Я был не при исполнении служебных обязанностей, я не пришел жаловаться, требовать или угрожать.

— Он говорит по-русски, — сказал Олег. Это не произвело должного эффекта.

— Он — летчик, — продолжал Олег и показал на мои знаки отличия.

Liotchik. Летчик, то есть тот, кто летает. «Летчик» — слово передавалось из уст в уста по всей комнате. Летчик. Меня окружили. Прикасались к моим значкам. Многие ли из них видели вблизи или в небе самолет? Вероятно, никто.

— Выпьем, — сказал Олег.

Бокалы скорее подходили для вина, но в России их использовали не по назначению. Водку налили до самых краев. Первый тост произнесли за Семенова, я выпил залпом, как и все остальные. Второй был за бронированный поезд. А третий за летчика.

— Минуту, — произнес Олег, когда я готовился уже выпить. — Минуту.

Вы и я — мы выпьем за то, чтобы говорить друг другу ты.

Он обвил мою шею рукой, в которой держал бокал, я сделал то же самое, мы скрестили руки, наши головы почти соприкасались, мы залпом выпили водку. Олег разбил свой бокал о стол. Я спросил:

— Зачем?

— Чтобы никто, кроме нас, не смог из них больше выпить.

Я нашел это великолепным. Со всего размаху, от всего сердца я вдребезги разбил свой фужер.

— Настоящий летчик, черт возьми! — закричали мои товарищи по столу.

Я был среди своих. И начался праздник. Какое угощение! Денщики с внешностью разбойников, но великолепно одетые так и рассыпались в обращениях «ваше благородие», подносили нам то и дело на тарелках золоченого серебра копченую рыбу и черную икру, пирожки с капустой, семгой, мясом. Вино текло рекой. Здесь было вино с Кавказа, токайское и из Рейнской области, даже из Шампани. Я спросил у Олега, откуда взялись все эти бутылки. Он кивнул в сторону платформы.