Смутная пора - [69]

Соображаясь с обстоятельствами (так любил говорить Мазепа), Орлик задумал ускорить смерти своего пана, завладеть его золотом и сделаться гетманом…

… Утром 6 июля беглецы достигли реки Буга, за которой расположилась турецкая крепость Очаков. У берега стояли десятки судов и лодок. Турки встретили беглецов радушно, привезли много хлеба, мяса и вина. Однако очаковский паша разрешил переправу не сразу. Охотно приняв подарок короля – две тысячи дукатов, паша сказал:

– Король, да будет над ним милость аллаха, наш гость. Я согласен его принять… Но гетмана Мазепу без разрешения падишаха впустить не могу…

Старый «приятель», узнав, что Мазепа прибыл не с пустыми руками, ждал от него подарка подороже.

В это время казаки из гетманского конвоя, бывшие в разведке, прискакали с тревожным донесением. Русские драгуны под начальством генерал-майора Волконского и бригадира Кропотова, посланные в погоню за беглецами, напали на их след и быстро приближались к Очакову.

Мазепу от такого известия чуть удар не хватил. Он вынужден был отсчитать паше столько золотых, сколько тот запросил.

В конце концов все устроилось. Беглецы переправились через Буг и, погостив несколько дней в Очакове, двинулись дальше.

Бендерский сераскир-паша прислал королю любезное письмо и обещал приют.

Первого августа беглецы благополучно прибыли в Бендеры.

IV

Между тем царь Петр, опасаясь, что Мазепа может поднять турок против русских и учинить много неприятностей, решил добыть изменника.

Через своего посла в Константинополе Толстого царь обратился к падишаху с просьбой выдать Мазепу. Падишах отказал.

Тогда Толстой получил распоряжение предложить великому визирю триста тысяч талеров, если тот уговорит падишаха выполнить просьбу.

Одновременно Петр вызвал находившегося в плену королевского секретаря Цедергельма и предложил:

– Донесите королю, что я согласен заключить с ним мир, если он уступит мне Ингрию, Эстляндию, Лифляндию, признает королем польским Августа и выдаст изменника Мазепу…

Цедергельм, явившись в Бендеры, немедленно доложил королю, но встретил со стороны того решительный отказ.

Таким образом, обстоятельства, как будто благоприятствовали Мазепе, и он мог спокойно устраиваться на новом месте.

Но Филипп, Орлик не дремал.

Хитрый и пронырливый писарь, с первых дней бегства находившийся вблизи короля, сумел лестью и угодничеством расположить его к себе. Узнав о требовании царя, он поспешил к гетману.

Мазепа, поселившись вместе с Андрием и Мотрей в одном из домов, уступленных ему сераскиром, захворал. Как ни старался старик ободрить себя, неприятности и утомительная дорога подорвали его силы.

К тому же Мазепу продолжал огорчать Андрий. Он по-прежнему пил, смотрел волком и не проявлял никакого желания мириться с дядей.

Явившись к Мазепе, Орлик застал его в постели.

– Я с хорошими вестями, пане гетман, – сказал тихо писарь. – Бог, видно, нас не оставляет… Сжалился над нами, бедными…

– А что за новости, Филипп?

– И падишах и его королевское величество окончательно отказали, пане гетман…

– Подожди… Я не понимаю, о чем ты речь ведешь? – изумился Мазепа.

– Об его царском величестве, ясновельможный.

Мазепа вздрогнул. На впалых щеках его появились красные пятна. Писарь, заметив испуг гетмана, не подал вида. Продолжал спокойно:

– Ныне можно полагать, что оный царский замысел никакой удачи иметь не будет…

– Какой замысел? Какая удача? – приподнялся Мазепа. – Ты какие-такие загадки сказываешь?

– А разве вашей милости неведомо, что царь домогается получить особу вашу? – в свою очередь удивился писарь.

– Получить?.. Мою особу?.. – задохнулся Мазепа, чувствуя, как холодная испарина покрывает его тело.

– Я полагал, – невозмутимо продолжал Орлик, – что ваша милость осведомлены, какие кондиции предложены его царским величеством падишаху и королю за выдачу вашей милости…

– Дальше! – не выдержал старик. – Дальше сказывай… Боже милосердный!..

– Царь соглашается заключить мир с его королевским величеством, ежели ваша особа будет послана к царскому величеству. А господину Толстому приказано за оную выдачу учинить великие подарки падишаху и визирю…

Тут Орлик нарочно остановился. Он знал, что Мазепа, хорошо знакомый с обычаями блистательной Порты, где взятки и золото решали все дела, поймет, как непрочен каждый день его жизни, и отныне мысль о выдаче «его особы» царю не даст старику покоя.

Писарь не ошибся в расчетах. Мазепа откинулся на подушки и не в состоянии был скрыть охвативший его страх. Неподвижные, остекленевшие глаза гетмана были устремлены в потолок, бледные губы шептали слова молитвы…

Тогда Орлик начал его утешать:

– Ныне мне доподлинно известно, что королевское величество отклонил царское предложение… А падишах приказал сераскиру охранять вашу ясновельможность… Бог милостив! Господа турки хоть и басурманы, а тоже совесть имеют…

– Иди, Филипп, иди ради бога, – простонал гетман, прекрасно понимавший, что такое совесть в подобных делах.

– Вы напрасно печалитесь, пане гетман… Ей-богу, напрасно. Будем надеяться, что тот царский замысел не исполнится…

– Уйди… уйди… – прохрипел старик, отвертываясь лицом к стене.

Орлик почтительно поклонился и вышел.