Смута в Московском государстве - [29]

Во время указанного ранее ополчения против неверных в той ограде были собраны вместе все великие благородием, главные правители всей державы; между ними же был и первый правитель дел, тот завистник, который с того времени и ранее стремился мыслью к царскому месту: проявление этого его желания видно и в скрытом образе и познавалось от дел, хотя и не обличалось. Все величайшие от древних времен столпы, которые и без него все, от малого до великого, снаряжение, необходимое для настоящего случая, могли бы устроить, бездействовали, еще ранее охваченные страхом перед этим властолюбцем; они возвышались над ним только именем и местом, но не властью, а по существу совсем не имели никакой власти. Подобно пчелам, когда они бывают около своей матки, они вокруг него проявляли чрезмерное прилежание, но он по природе был подобен льву, а они подчинялись ему из-за страха. Так один он преобладал над всеми ими, и тогда еще более усилилась над всеми его власть, честь и слава, так что и при самом царе все не боялись и не стыдились хвалить его чрезмерными похвалами, прославляя и возвеличивая его до того, что едва не сравнивали его с царем; от этого он еще больше укреплялся в своем желании. Око державного все это видело, и слухом он сам все это слышал, потому что божественная душа его не нуждалась для всего этого в свидетеле или обличителе; однако, что думал обо всем этом царь,— был ли он, по словам некоторых, вне плоти или в теле, слушал или не слушал,— ясно узнать об этом или изведать глубину царского сердца простецам невозможно; неузнанное осталось и непостигнутым,— каждый знал только, что благонравие не допустит царя до злобы. Когда же святые уши угодного Богу по плоти царя нашего, несомненно молящегося вместе с другими, в душе молящимися о царстве, не привыкшие принимать всякий ложный слух, получили достоверную весть о богопротивном царе, об отступлении его от города и для всех совершенно неожиданном далеком бегстве,— тогда тот любитель сана, с места, окруженного тем построенным вне города укреплением, называемым обозом, вошел не со всеми силами, а только с именитыми и великими, в город к нашему благочестивому царю. Все эти вельможи, сообщая патриарху и царю о поистине богоподобном отражении нечестивого хана, приписали все это человеческой славе, имея на языке славословие и умея истину претворять в ложь: они сочинили ложные слова, говоря, что именно Борис своим распоряжением отогнал нечестивого хана от царства; этой лестью они указывали на незлобие царя и робость других, а на остальных не обращали внимания; эти лжецы хотели быть в милости у этого любителя славы и получить от него в награду всякие суетные блага. И когда он, с помощью прислуживающихся льстецов, достиг желаемого, тогда все хранилище царских сокровищ, как обладатель, радостно, как бы играя и скача от веселья, потому что его хвалили, приказал отворить и сокровища вынести и, неограниченно награждая всех бывших с ним в укреплении, прежде всего удовлетворил своих словоласкателей, которые поощряли его смелее стремиться к конечному выполнению его желания, а потом наградил по чину и военных ратников настолько, насколько в поспешности успел.

Ради утверждения своей славы и раздачи незаконных наград, он, после бегства от города нечестивых татар и своего возвращения в город с места ополчения, три дня промедлил в городе. И когда он хорошо узнал, благодаря извещению, что хан бежал и не возвратится и что он за эти дни в последнем своем бегстве достиг города по имени Ливны, тогда этот славолюбец, найдя в царствующем городе еще многих, ласкающих его желание и получивших от него награду, замыслил и даже сделал следующее: приняв напрасную славу от людей, к первой ложной своей славе и новую приложил: отправился преследовать того хана, как ветер, что делают обычно одни неразумные, допустив его уйти вперед из-за своего ненужного и нарочного промедления в городе. Да как бы он и не отпустил его? Против него он, лживый храбрец, не мог во все время осады встать неогражденным! Он не захотел, не входя в город, тогда же преследовать его из своего защищенного места, называемого обозом, пока тот еще не убежал далеко,— тогда храбрость преследователя бежавшего была бы очевидна. Он тогда не погнался за тем сразу потому, что видел свою трусость и знал, что если бы убегающий почувствовал преследующего за своими плечами, тогда, возвратившись, разбил бы непременно преследующего. О таких сам Господь всех в Св. писании сказал: «Блю-дитесь от псов»,— и в другом месте: «Да не разорвут вас, возвратившись».

Но гоняющийся за славой не отложил своего скрытого намерения и, промедлив три дня в городе, ополчился опять и, поспешно собравшись на показ людям, вышел вслед за упомянутым ранее ханом и дошел до города Серпухова, а тогда едва уже слышно было, где находился тот, кого он преследовал. Таким образом он страхом омрачал  разум людей;  а  мы  и  в  этом  повиновались ему молчаливо, как и в других случаях. Возвратившись в царствующий город из этого притворного преследования, он опять начал прославляться похвалами, а правильнее сказать — омрачаться льстецами: как паутина, плелась ему одежда славолюбия, ложь о победе его над ханом,— будто бы в том преследовании хан был побежден им. Но как поистине могло это быть, когда он, преследуя, и не слышал, а не только не видел его, разве только узнал о нем и поверил слуху, что он действительно ушел туда, откуда пришел, неся в себе непрекращающийся страх от того, что слышал и видел у города, когда стоял у его стен, а не ради «преследующего ветер»?