Смотрящий вниз - [46]

– Не надо, – умерил я пыл Матвея Семеновича. – Вы лучше вот что… А другого Галембы там не появлялось?! Ну или кого-нибудь на него похожего?!

– Похожего не было, – твердо сказал Проявитель. – Был кто-то похожий на депутата этого… Знаете?!

– На Раздорова! – определил я без тени сомнения.

– Верно!

«Почему же ты «Близнецами» свою шарашку назвал? – Я рассмотрел фотографию Галембы. – Не случайно! Как пить дать, не случайно! Тебе подобные обожают символику. Надобно проверить, нет ли у тебя тоже филиала завалящего где-нибудь на невских берегах».

Адрес ЧОП «Близнецы», благодаря связям Руслана, я выяснил быстро. «Близнецы» обслуживали ряд солидных коммерческих структур, не последнее место среди которых занимал и «Третий полюс». Репутация у охранного предприятия была достаточно скверной, но кто-то очень влиятельный помогал им сохранить лицензию и вообще отмазывал, по словам Руслана, от прокурорских наездов. Я даже догадывался кто.

– Вы, Матвей Семенович, лучше заплатите своему толковому .человеку, сколько сочтете нужным, и пусть он больше на Поварской не светится. – Я сложил снимки в конверт из-под фотобумаги. – Все, что нам надо, мы уже знаем.

– А может, Галембу этого до дома проследить? – предложил Проявитель. – У меня «Москвич» на ходу!

– Ни в коем случае, – погасил я его инициативу. – Забудьте об этом. Они скорее сами вас до дома проследят.

– Понял! – Он встал и, простившись, отправился колдовать в лабораторию.

Я заказал ему изготовить новый паспорт, каковой в ближайшем будущем очень мне мог понадобиться. Фамилию я себе выбрал простую и скромную: Березовский.

На смену Матвею Семеновичу пожаловал Фигнер – неизменно в белом халате и с никелированной баночкой в вытянутых руках. Подносил он ее торжественно, будто хлеб-соль.

– Машинка! – Фига снял с баночки крышку и предъявил мне ампулу пенициллина. – Кайф!

Уколы он даже в мягкие ткани делал профессионально. Наркоман со стажем, подобно завязавшему алкоголику в обществе пьяных, испытывал при этом заметное возбуждение.

– Ну как?! – прошептал Фига, прижигая место укола ваткой со спиртом. – Вставило?

– Еще бы! – поделился я своими ощущениями.

И довольный Фига бесшумно удалился. А я попробовал как-то разработать стратегию дальнейших поисков и систематизировать имеющиеся в наличии данные.

Белых пятен в моей схеме оставалось хоть отбавляй. Заполнить их без постижения причин гибели разношерстной группы сотрудников «Дека-Банка» ни теперь, ни впредь не представлялось возможным. И причины, похоже, надо было искать в самом списке, поскольку заинтересованная сторона выкладывать мне их явно не собиралась. Что-то подсказывало мне: здесь больше чем только перечисление потенциальных и уже состоявшихся жертв. Иван Ильич, быть может, сам того не ведая, оставил мне ключ. Всего-то и надобно, что как следует изучить его бородку и отыскать замочную скважину, в которой он повернется. Где-то есть эта покрытая паутиной скважина за нарисованным очагом. Итак, я на ощупь, словно слепой, взялся за «бородку». Согласно моему представлению, персоны, записанные в реестр Штейнберга, имели достаточно разный калибр. Если, скажем, Яновский, Семенов, Трубач, Половинкина, Шавло, Лернер и ваш покорный слуга по служебной шкале располагались на нижнем уровне от клерков до охранников, то Варданян, Шумова, Матвеева и Вирки входили в руководящий состав. К какому разряду принадлежали Краюхин, Четверкин и Вайнштейн, я пока не ведал. Пока они оставались для меня господами икс. Далее обращал на себя внимание способ казни. Здесь, опять же с натяжкой, наблюдалась известная закономерность. Двое из первой группы были застрелены. Меня тоже стремились не четвертовать, не отравить, не удушить, а именно застрелить. И хотя Музыкант со своим опричником пытались разделаться со мной в гараже более изощренным способом, это явно был их личный почин. Картину портили Яновский и Половинкина. В большей степени Яновский, сгоревший в собственной машине. Но так ли добросовестно изучались его останки? Да изучались ли вообще? Такая мелочь, как дырка от пули в обугленном туловище, запросто могла быть пропущена патологоанатомом за приличное вознаграждение. Что до руководящей части списка, то здесь царило разнообразие: висельница, утопленник и зарезанный в подъезде Варданян. Возможно, в таком индивидуальном подходе таился чей-то иезуитский умысел. А возможно, и нет. Зато совершенно определенно во всех случаях вплоть до моего прослеживалась строгая хронология: Яновский, Шумова, Половинкина, Семенов, Вирки и Варданян последовательно скончались или исчезли через известные промежутки времени. Причем Трубача мариновали без видимых оснований четыре месяца в заключении. Из этого напрашивался вывод, что умереть он был должен в свой день и час. На мне убийства останавливались. Вернее, на Варданяне. Но Варданяна зарезали, только когда Игорь Владиленович сотоварищи доложили наверх о моем устранении. Кроме того, объясняя мотивы плохо подготовленных и поспешных действий со стороны «полярного фронта», Музыкант признался, что им платят за скорость, а не за количество. Из всего вышеизложенного разумная гипотеза у меня не выстраивалась. Размышления мои носили ярко выраженный схоластический характер, ибо опирались в основном на догадки. Но что-то в них было. Следовало только разобраться, что именно. Взять в оборот осмотрительного и теперь вдвойне осторожного Игоря Владиленовича вряд ли получится. Оставался Галемба, вернее всего диспетчер и посредник между заказчиками и исполнителями, мало посвященный в детали операции. «За неимением гербовой пишут на простой», – решил я, определяя таким образом свой следующий шаг.