Смотритель - [20]

За время, прожитое в Бекове, она, к счастью, успела растерять многие городские предрассудки и знала, что летом медведя и кабана слышно издалека, рысь, наоборот, не услышишь, а волк сыт. Словом, бояться в лесу в это время можно либо змеи или, и даже скорее всего, человека, а поскольку это было не то и не другое, Маруся тут же упала в гороховые заросли и почти неслышно поскребла сухую землю, надеясь, что животное, привлеченное этим мышиным звуком, так или иначе выйдет на опушку.

Действительно, через пару минут из кустов наполовину посунулся роскошный немецкий дог с вываленным от жары языком. На какое-то мгновение жуткая мысль о бешенстве пришла Марусе в голову, но пес стоял совершенно спокойно, и она усилием воли прогнала ее. Однако даже секундный испуг погнал адреналин, и над полем промчался тот самый запах страха, который чувствует любое животное. Дог тревожно повел носом, но в карих глазах его появился не азарт, а, наоборот, недоумение и смущение. Пес судорожно зевнул и втянулся обратно в кусты, после чего до слуха Маруси донеслась торопливая и нетаящаяся поскачка. Несомненно, именно о нем говорили вездесущие мальчишки, и он действительно охраняет это поле. В разум собак Маруся верила и, чувствуя себя невиновной в грехе воровства, спокойно поднялась и пошла дальше, несмотря на появившееся вдруг чувство голода, не став рвать стручков. Она шла краем поля, огибая сиреневые, весьма декадентски поросшие изумрудным мхом валуны, думала о своем и совсем потеряла ощущение времени. По небу побежали тучки, а потом горизонт и вовсе затянулся мрачной пеленой. Однако ощущения близкого дождя не было, и гороховое поле все не кончалось. Никаких признаков мальчишек тоже не было видно.

Маруся устала и уже решила было повернуть обратно, как над полем вдруг промелькнуло что-то цветное, нездешнее. Поначалу ей показалось, что это просто облачко бабочек, которых по сочиненной за океаном традиции, здесь действительно развелось множество, но, приглядевшись, она увидела, что над изжелта-зеленой путаницей растительности проплывает плетеное канотье с развевающимися алыми лентами. «Бред, игра воображения, – мелькнуло у Маруси, – чересчур напереводилась». «И, нырнув в первую попавшуюся лавчонку на Гренцио, сэр Эндрю купил столь распространенную на каналах шляпу гондольера с падавшими на плечи атласными лентами…»

Однако, приблизившись к ней совсем близко, словно давая возможность удостовериться в своей реальности, шляпа вдруг стала быстро уплывать вдаль.

– Артемий Николаевич! – громко крикнула Маруся и рванулась в густые переплетения, оказавшиеся почти непроходимыми.

Но догнала она его лишь тогда, когда он уже стоял на берегу острова, и белый его фланелевый костюм был совершенно сух.

Глава 6

Павлов лениво пил кофе в своем так называемом рабочем кабинете – крошечной комнатенке без окон, заваленной образцами меха, бумагами, вероятно деловыми, обрывками канатов, пустыми папиросными пачками и старыми дисками. Ему нравилось иногда посидеть здесь, чувствуя себя кем-то иным, не таким, каким он был в квартире, на яхте, в постели. И сейчас он намеренно неторопливо тянул кофе, несмотря на то что из зала слышался какой-то подозрительный шум. Аудит, слава богу, прошел без особых неприятностей, денег пришлось выложить не так много, как он предполагал, и тетка, согласившаяся после выполнения всех формальностей сходить с ним в «Рыбу», оказалась вполне вменяемой и даже симпатичной. А вообще-то бухгалтерия и бухгалтеры наводили на Павлова иррациональную тоску; он не мог понять, как молодые и красивые женщины могут тратить время на копание в безжизненных и, по сути, бессмысленных цифрах.

«Нет, будь я женщиной и окажись в ситуации, что надо заниматься бухгалтерией, я лучше пошел бы на панель или в дворники», – всегда приходил он после таких размышлений к одному и тому же выводу и был уверен, что заниматься этой мертвой работой могут только люди, у которых напрочь отсутствует творческое начало. Поэтому он всегда относился к бухгалтерам женского пола с определенной долей жалости, даже отчасти соболезнуя. Да и название-то одно чего стоит!

Павлов в сотый раз попробовал слово на вкус, надеясь, что после милого ужина с милой аудиторшей что-то изменится. Но в конце концов только сплюнул, как от попавшей в рот шершавой бумаги или дрянной сигареты.

– Сереж, выйди, пожалуйста! – раздался кокетливый голосок продавщицы, разгильдяйством хозяина совершенно избалованной и не соблюдавшей субординации.

– Кофе не дадут спокойно попить… Появишься на работе в кои-то веки, и то не дадут отдохнуть… – бурчал Павлов, который терпеть не мог разбираться ни с документами, ни с покупателями.

В зале, полутемном по случаю того, что солнце попадало на эту сторону проспекта только после полудня, а искусственное освещение летом Павлова раздражало, обе продавщицы наблюдали за тем, как невысокий посетитель придирчиво рассматривал данную ему женскую шубу ярко-красного меха. Надо сказать, делал он это виртуозно: нырял, выворачивал и встряхивал ее так, словно это была его собственная шкура. Павлов даже загляделся, и на миг ему показалось, что перед ним не пожилой невзрачный человечек, а матадор с быком.