Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия - [3]

У каждого дома была парочка характерных черт. В одном случае это оказались свернутые в трубку и стянутые канцелярскими резинками газеты на верхней ступеньке. Я в сотый раз подивилась тому, что газеты, которые приносят почтальоны, каждое утро не исчезают бесследно. Другой дом был увит плющом, который нависал над крыльцом и обещал скоро превратиться в настоящую арку. У металлической ограды третьего выстроился аккуратный ряд мусорных баков.

По тротуару, рядом с грузовиками с электрогенераторами, громко генерирующими электричество, слонялись члены съемочной группы. У них были бейджи и наушники, и почти все держали в руках стаканчики с кофе – своего рода спасательные круги, позволяющие выжить ранним утром. Эти люди уставились на меня: делать им было нечего, кроме того, сейчас они находились не в своем районе, где зрительный контакт обычно учтив и непродолжителен. До меня донесся запах из ресторана неподалеку: там подавали завтрак. Фасад церкви, в которую я никогда не заглядывала, походил на зияющую дыру: многочисленные двери были распахнуты. Мужчины в шортах заносили внутрь коробки.

Посреди всей этой суеты замерла сломанная гледичия. Недавняя буря лишила дерево верхушки, и теперь та в виде кучи веток разместилась возле ствола. Прохожие переступали через бесполезную полицейскую ленту, окружавшую дерево.

Ветерок поманил меня дальше, и я, последовав за ним, снова перешла Бродвей. Улица, на которую я попала, взбиралась на невысокий холм и опять спускалась, что придавало ей особую прелесть: из-за разницы в высоте ряды одинаковых домов смотрелись не так скучно. Со второго этажа, просунув нос между прутьями балкона, смотрел старый пес. Свисающие уши были ему очень к лицу. Он завилял хвостом, когда я его поприветствовала.

Над улицей доминировал частный особняк: настоящая аномалия в этом городе. Из-за стены дома выскочила белка и направилась на другую сторону улицы. Задержавшись под машиной и помедлив в середине дороги, она шмыгнула в кусты.

Я в последний раз повернула за угол и пошла к входу в особняк, рассматривая пару каменных львов, терпеливо и безнадежно ожидающих прибытия королевских особ. Лохматая гусеница с головой, украшенной двумя парами грозных рожек, лениво заползла на первую ступеньку, явно направляясь туда, где гусениц ничего хорошего не ждет. Я переложила ее на клумбу и отправилась домой. Свернутую в трубку газету, которая только что лежала возле двери, уже украли. Я повернула ключ в замке.

Выходя утром из дома, я прислушивалась к себе внимательнее, чем всегда, поскольку не забывала, что иду на обычную прогулку по кварталу, и надеялась удивить себя собственной наблюдательностью. В конце концов, по профессии я наблюдатель – точнее, наблюдатель за собаками. Это умение должно распространяться и на наблюдение за собственным поведением, и, несомненно, на наблюдения за кварталом. Ведь я не раз слышала о том, какая я наблюдательная – от многочисленных друзей, которым я навязывала свои непрошеные наблюдения.

Я осталась очень довольна и собой, и прогулкой. Я увидела все, что в моем квартале стоило внимания. Ни одна машина не проехала незамеченной, ни один дом не избежал осмотра. Я смотрела на деревья и даже припомнила, как называется одно из них. Я изучила прохожих, приметила отважную белку и разглядела лохматую гусеницу. Я смотрела. Разве я могла что-то пропустить?

Как выяснилось, я пропустила почти все. После описанных ниже прогулок я почувствовала себя одновременно встревоженной, восхищенной и пристыженной тем, насколько ограниченным был мой взгляд на мир. Меня утешает лишь, что такая “неполноценность” свойственна большинству людей. Мы смотрим, но толком не видим: наши глаза широко открыты, но взгляд легкомысленно скользит от предмета к предмету. Мы видим символы, но не понимаем их значения. Мы не слепы, но на глазах у нас – шоры.

Неполноценность эта касается внимания: я просто не сосредоточилась как следует. Хотя кажется, что нет ничего проще, чем сосредоточиться, на самом деле это не так. Наверное, каждый в детстве слышал замечание: “Сосредоточься!” Вот только никто не объяснял нам, как именно это нужно делать.

По общему мнению, занятие это довольно трудное. В XIX веке немецкий психофизик Густав Фехнер так описывал свои физические ощущения, когда он на чем-нибудь сосредотачивался: “направленное вперед напряжение в глазах”. (А при слушании он чувствовал “направленное вбок напряжение в ушах”.) Американский ученый Уильям Джемс, отец современной психологии, заявлял, что, сосредоточившись на воспоминании, он чувствует, как глазные яблоки “перекатываются туда-сюда”, будто фокусируясь на скоплениях нейронов внутри головы. Пытаясь выяснить, как люди воспринимают феномен внимания, физиологи обнаружили, что школьные учителя, объясняя ученикам, как сосредоточиться на изображении, советуют “неподвижно смотреть на него, как при съемках кинокамерой”. Концентрироваться, сосредотачиваться – все это воспринимается как занятие, требующее значительного напряжения сил. Сиди неподвижно, не моргай и сосредоточься!

Когда вам нужно прочитать сложносочиненное предложение или расслышать то, что вам по секрету шепчут на ухо под грохот проезжающего грузовика, вы быстро погружаетесь в то состояние мыслительного напряжения, которое описывали Джемс и Фехнер. Вы принимаете характерную позу внимания. Читая, вы хмуритесь и щуритесь, будто пытаясь лучше разглядеть слова. Слушая, вы наклоняетесь к собеседнику, опустив глаза, чтобы не отвлекаться на зрительные раздражители, и приоткрываете рот. Вы напряжены: ноги поджаты, руки слегка сжаты в кулаки, плечи приподняты. Вы удивительно неподвижны, будто шум, издаваемый вашими мышцами, может заглушить шепот собеседника.