Смеющийся волк - [109]

Шрифт
Интервал
, иногда карри-райс или комплексный обед, бэнто на станции. Где-то однажды полакомились омлетом с рисом. Но это, кажется, было не в Тацуно. На линии Иида почему-то бэнто на станциях не продавали. Когда мы сели утром в поезд в Тацуно, то собирались, когда захочется есть, сойти где-нибудь по дороге и поискать столовую. В наших планах каждый день всё менялось, никакой определённости не было, поэтому и время еды всё время менялось, и сколько раз мы едим, тоже всегда бывало по-разному. Когда становилось ясно, что препятствий нет и можно покушать, мы всегда радовались. Сразу же пробуждался аппетит.

За окном всё было залито ослепительным солнечным светом. Сияние разливалось в поднебесной лазури, зеленью отсвечивала листва, сверкала на солнце вода в реке, даже глина поблёскивала на просёлочной дороге. Отсвечивала черепица на кровлях, блестела вода в рисовых чеках, отсветы играли на крыльях белых бабочек. Там и сям виднелись кусты цветущей азалии, Всюду на лугах были причудливо разбросаны жёлтые и алые цветы. Правда, птиц с роскошным разноцветным оперением, слонов и питонов нигде, разумеется, не было, но мне и так было хорошо: я как заворожённая смотрела не отрываясь на открывающиеся за окном пейзажи. Неожиданно вдали, словно сгустки слепящего света, стали вырисовываться горные пики — гряда Центральных японских Альп. На вершинах ещё лежал снег, обрамляя склоны. Белизна снега ярко контрастировала с синевой небосклона и лиловыми контурами гор. Ближе к подножью иссиня-лиловый цвет постепенно переходил в зелёный, вливаясь в буйную зелень ближайших невысоких гор и холмов.

— Смотри, какие потрясающие горы! Там, наверное, живут волки вроде Акелы! — воскликнула я.

Мицуо, высунувшись из окна, тихо ответил:

— Да-а! Здорово! Почему-то, когда смотришь на такие горы, обязательно в голову приходит слово «Бог»… Кажется, будто там можно найти ответ на все вопросы, какие есть в мире… И на вопрос, зачем я живу на свете…

— Смотри-ка! Горы будто гонятся за нами! Сердятся. Говорят: «Куда?! Не уйдёте!» — пошутила я.

Мицуо, откинувшись на сиденье, пробурчал:

— Хватит чепуху нести! Ведь только что-то почувствовали по-настоящему..

Я ощущала то же самое, поэтому согласно кивнула в ответ, а он продолжал задумчиво смотреть на контуры дальних гор в синеве небосвода, проносившиеся за окнами вагона.

Минут тридцать из окна можно было наблюдать эту горную гряду — Центральные Альпы. Покрытые снегом вершины скрылись из виду, но горы пониже всё тянулись на горизонте. В окнах с противоположной стороны вагона тоже виднелись синеватые контуры гор, на которых сверкали снежные покровы. Железная дорога проходила как раз между Центральными и Южными Альпами. Горы уходили вдаль, а иссиня-зелёное течение реки жалось к дорожной насыпи, так что отблески от воды проникали в вагон. От этой беспрестанной игры бликов клонило в сон, и скоро мы опять задремали. Положив голову на плечо Мицуо, я прикрыла веки. Моей голове было удобно у него на плечевой косточке, и к запаху его я привыкла. Это был не просто запах грязи, а особенный запах, похожий на дух от прелой листвы или от травы в дождливый день. Запах, который с самого начала въелся в одежду Мицуо. Наверное, Мицуо также привык к моему запаху? Правда, я была ещё совсем ребёнком, и в запахе, исходящем от моего тела, наверное, ещё не было ничего «особенного». Кажется, в свои двенадцать лет я ни разу даже не подумала о том, чтобы сбежать от Мицуо. Мне было страшно остаться одной, брошенной. Но кроме того, у меня было такое чувство решимости: коли уж дело зашло так далеко, то к прошлому возврата нет. Да к тому же я чувствовала ответственность за судьбу Мицуо, у которого, кроме меня, никого нет на свете. Я начинала считать, что раз ему больше не на кого опереться, то значит, я должна его и дальше поддерживать. Вероятно, такая беспечная самоуверенность проистекала от моей детской наивности. Так же, как раньше я со всей решимостью как «жена» или «мать» всю жизнь защищала и опекала моего умственно неполноценного старшего брата, сейчас я со всей силой своей детской ответственности готова была искать пути спасения для нас с Мицуо.

В сладкой как мёд дремоте я мурлыкала про себя какую-то песенку. Что-то вроде псалма, который мы только недавно разучивали в уроке в школе. Но в то же время она была похожа и на мелодии песен, которые мы пели в начальной школе — «Лето пришло» или «Когда цветут фиалки». Я как бы ещё и слушала себя со стороны, очарованная волшебным напевом. Так я все продолжала мурлыкать про себя, и одна за другой родилось несколько чудесных песен. Но тут мама стала меня ругать: «Перестань! Сколько можно?! Прекрати это мерзкое мурлыканье!» И больше, как я ни старалась, такого счастья от мурлыканья я уже испытать не могла…

На пустыре поблизости водянисто блестел осколок стекла. От чего были осколок, разглядеть я не могла, но он были довольно толстый, с шершавой поверхностью, так что в прозрачной массе разливалась белёсая муть. Почему-то мне страшно понравился этот цвет, просто околдовал. «Будто ледяной нарост во дворце Снежной Королевы», — по-ребячьи думала я.

Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Патриот

Роман, в котором человеколюбие и дружба превращают диссидента в патриота. В патриота своей собственной, придуманной страны. Страна эта возникает в одном российском городке неожиданно для всех — и для потенциальных её граждан в том числе, — и занимает всего-навсего четыре этажа студенческого общежития. Когда друг Ислама Хасанова и его сосед по комнате в общежитии, эстонский студент по имени Яно, попадает в беду и получает психологическую травму, Ислам решает ему помочь. В социум современной России Яно больше не вписывается и ему светит одна дорога — обратно, на родину.

Анархо

У околофутбольного мира свои законы. Посрамить оппонентов на стадионе и вне его пределов, отстоять честь клубных цветов в честной рукопашной схватке — для каждой группировки вожделенные ступени на пути к фанатскому Олимпу. «Анархо» уже успело высоко взобраться по репутационной лестнице. Однако трагические события заставляют лидеров «фирмы» отвлечься от околофутбольных баталий и выйти с открытым забралом во внешний мир, где царит иной закон уличной войны, а те, кто должен блюсти правила честной игры, становятся самыми опасными оппонентами. P.S.

Это только начало

Из сборника – «Диско 2000».

Шаманский космос

«Представьте себе, что Вселенную можно разрушить всего одной пулей, если выстрелить в нужное место. «Шаманский космос» — книга маленькая, обольстительная и беспощадная, как злобный карлик в сияющем красном пальтишке. Айлетт пишет прозу, которая соответствует наркотикам класса А и безжалостно сжимает две тысячи лет дуалистического мышления во флюоресцирующий коктейль циничной авантюры. В «Шаманском космосе» все объясняется: зачем мы здесь, для чего это все, и почему нам следует это прикончить как можно скорее.

История в стиле хип-хоп

Высокий молодой человек в очках шел по вагону и рекламировал свою книжку: — Я начинающий автор, только что свой первый роман опубликовал, «История в стиле хип-хоп». Вот, посмотрите, денег за это не возьму. Всего лишь посмотрите. Одним глазком. Вот увидите, эта книжка станет номером один в стране. А через год — номером один и в мире. Тем холодным февральским вечером 2003 года Джейкоб Хоуи, издательский директор «MTV Books», возвращался в метро с работы домой, в Бруклин. Обычно таких торговцев мистер Хоуи игнорировал, но очкарик его чем-то подкупил.

Досье Уильяма Берроуза

Уильям Берроуз – каким мы его еще не знали. Критические и философские эссе – и простые заметки «ни о чем». Случайные публикации в периодике – и наброски того, чему впоследствии предстояло стать блестящими произведениями, перевернувшими наши представления о постмодернистской литературе. На первый взгляд, подбор текстов в этом сборнике кажется хаотическим – но по мере чтения перед читателем предстает скрытый в хаосе железный порядок восприятия. Порядок с точки зрения на окружающий мир самого великого Берроуза…

Узорчатая парча

Тэру Миямото (род. в 1947 г.) — один из самых «многотиражных» японских писателей, его книги экранизируют и переводят на иностранные языки.«Узорчатая парча» (1982) — произведение, на первый взгляд, элитарное, пронизанное японской художественной традицией. Но возвышенный слог пикантно приправлен элементами художественного эссе, философской притчей, мистикой и даже почти детективным сюжетом.Японское заглавие «Узорчатая парча» («Кинсю») можно перевести по-разному, в том числе и как «изысканная поэзия и проза».

До заката

Ёсиюки Дзюнноскэ (1924–1994) — известный писатель так называемой «третьей волны» в японской литературе, получивший в 1955 г. премию Акутагава за первый же свой роман. Повесть «До заката» (1978), одна из поздних книг писателя, как и другие его работы, описывает частную жизнь, отрешённую от чего-либо социального, эротизм и чувственность, отрешённые от чувства. Сюжет строится вокруг истории отношений женатого сорокалетнего мужчины Саса и молодой девушки Сугико, которая вступает в мир взрослого эротизма, однако настаивает при этом на сохранении своей девственности.В откровенно выписанных сценах близости, необычных, почти неестественных разговорах этих двух странных любовников чувствуется мастерство писателя, ищущего иные, новые формы диалогизма и разрабатывающего адекватные им стилевые ходы.

Дорога-Мандала

Лауреат престижных литературных премий японская писательница Масако Бандо (1958–2014) прославилась произведениями в жанре мистики и ужасов, сумев сохранить колорит популярного в средневековой Японии жанра «кайдан» («рассказы о сверхъестественном»). Но её знаменитый роман «Дорога-Мандала» не умещается в традиционные рамки современного «кайдана», хотя мистические элементы и играют в нём ключевую роль. Это откровенная и временами не по-женски жёсткая книга-размышление о тупике, в который зашла современная Япония.

Лоулань

Содержание:ЛОУЛАНЬ — новеллаПОТОП — новеллаЧУЖЕЗЕМЕЦ — новеллаО ПАГУБАХ, ЧИНИМЫХ ВОЛКАМИ — новеллаВ СТРАНЕ РАКШАСИ — новеллаИСТОРИЯ ЦАРСТВА СИМХАЛА — новеллаЕВНУХ ЧЖУНХАН ЮЭ — новеллаУЛЫБКА БАО-СЫ — новеллаВпервые читатель держит в руках переведенную с японского языка книгу исторических повестей и рассказов, в которых ни разу не упоминается Япония. Более того, среди героев этих произведений нет ни одного японца. И, тем не менее, это очень японская книга. Ее автор — романист, драматург, эссеист, поэт, классик японской литературы XX в.