Смертные тени - [5]

Габриэлу было не проникнуть в чувства дочери. Как и в чувства очень и очень многих обитателей Темного двора. Гончие питались иными субстанциями, и потому эмоциональный мир Эни был им недоступен. Гончие не могли того, что могли все остальные, и это делало их поведение и поступки еще более жестокими. Особенность, выгодная и для гончих, и для Темного двора в целом. Фэйри Темного двора питались темными эмоциями, тогда как гончим для питания требовался физический контакт. Стая нагоняла страх и ужас, насыщавшие двор, а двор давал столь нужные гончим контакты. Эни была исключением из правил: она питалась тем и другим.

И собственная «исключительность» ее вовсе не радовала.

— Эни! — окликнул ее Габриэл.

Она не остановилась. Не хватало только, чтобы он увидел слезы, готовые вот-вот хлынуть из глаз.

«Одно из доказательств моей слабости», — хмуро подумала она и махнула рукой через плечо.

— Я все поняла, папочка. Я мешаю вашей стае.

— Эни!

Она была уже у двери. Слезы текли по ее щекам, но девушка не оборачивалась.

— Обещай мне соблюдать правила, и тогда я, пожалуй, разрешу тебе взять на вечер коня Челы.

В его голосе ощущалась надежда, которую Габриэл не решался высказать вслух.

— Конечно, если Чела согласится.

Эни резко обернулась.

— Правда? — улыбаясь, спросила она.

— Да.

Габриэл не шагнул к ней и удержался от комментариев по поводу мокрых от слез щек.

— Как видишь, не такой уж я плохой отец, — потеплевшим голосом добавил он.

— Возможно.

— Просто мне не хочется думать, что ты… готова шею себе свернуть, только бы добиться своего.

Габриэл сложил брошенную гончим тряпку, глядя больше на кусок ткани, чем на дочь.

— Айриэл говорил, что ты неплохо осваиваешься. Я у него спрашивал. Проверим.

— Знаю, — коротко ответила Эни.

Она мотнула головой, убирая волосы со лба, и попыталась думать связно и разумно. Самое скверное — ей было известно обо всех отцовских шагах, предпринятых в отношении ее. О том, что он доверяет Айриэлу, Челе, свой стае. Он ведь никогда сам не растил дочь. Несколько последних месяцев, прожитых ею здесь, — вот и весь его родительский опыт. Но ведь и она никогда ранее не ощущала голод, испытываемый только членами стаи. Ощущение это было для нее совсем новым.

Чела согласилась. Правда, Эни сначала пришлось выслушать еще одну порцию нудных правил, сводившихся к нехитрой истине: «Держись поближе к Габриэлу и слушай, что он говорит». Эни пообещала не отрываться от стаи и вместе с отцом вернулась в конюшню.

— Если коню Челы понадобится что-то сказать, он скажет мне, а я передам тебе.

Очередное отцовское напоминание о том, что ей не дано слышать коня Челы (и, возможно, никогда не будет дано), прозвучало громогласно и с каким-то зловещим оттенком. Габриэл говорил с Эни, а сам уже чувствовал усилившуюся связь с гончими, заполнявшими конюшню.

Где-то вдали послышался вой, напоминавший завывание ветра. Эни знала: его слышат только принадлежащие к стае Дикой охоты. Однако и смертные, и фэйри ощущали его дрожью, вдруг пробегавшей у них по коже. Некоторым людям казалось, что к ним мчатся машины полиции и «скорой помощи», торопясь сообщить о внезапных смертях или ужасающих происшествиях.

Обычный звук, сопровождающий выезд Дикой охоты.

Эни смотрела на собирающихся гончих, на пронзительное мерцание зеленых глаз, на почти прозрачные облачка их дыхания. Волки теснились в том углу, где не было коней. Вскоре они побегут между копытами коней — живые комки шерсти и зубов. Кони и волки ждали сигнала Габриэла. Даже здесь, в конюшне, воздух был проникнут ужасом, словно наэлектризован перед грозой. Тем, кто не принадлежит к Дикой охоте, скоро станет очень трудно дышать. На прилегающих улицах смертные начнут сжиматься от непонятного страха, укрываться в своих домах или бежать куда глаза глядят. Останься они, им все равно было бы не увидеть лик Дикой охоты. Им и в голову не придет, что это за стихия. Но у смертных есть привычка втискивать неведомое в рамки привычных объяснений. Землетрясение, катастрофа на железной дороге, надвигающийся ураган, крупная уличная драка. С упрямством невежд они будут яростно цепляться за свои дурацкие догадки. Правда, чаще всего им бывает не до догадок. Они опрометью бегут, не разбирая дороги. Таков порядок вещей: добыча убегает, хищники ее преследуют.

Габриэл, ее отец, собирал стаю.

Они готовились выехать. У Эни по коже бежали мурашки, она закусила гy6y, изо всех сил удерживаясь от желания поторопить отца с подачей сигнала. Потом остервенело вцепилась в выступ деревянной стены, видя, как побелели костяшки пальцев. Она с дрожью глядела на ужасающую красоту стаи.

«Если бы только они были моими… Я была бы тут на месте».

Габриэл подошел к ней.

— Ты мой щенок, Эни, — сказал он, касаясь своей тяжелой рукой ее щеки. — Чтобы быть достойной тебя, любой гончий должен иметь смелость заявить об этом и выдержать поединок со мной. Он должен быть достаточно силен, чтобы вести других.

— Я хочу их вести, — прошептала Эни. — Хочу быть их Габриэлой.

— В тебе слишком много смертной природы, чтобы управлять ими.

Глаза Габриэла сделались чудовищными. Теперь он был воплощением ужаса, смерти, кошмаров… всего первозданного страха, не имевшего имени.