Смертельный яд - [69]

Теряет он гораздо больше, чем имеет. Благодаря сыскным действиям мисс Мерчисон, о которых мне бы не хотелось упоминать в суде, мы знаем, что он начинает злоупотреблять своим положением доверенного лица и использует деньги миссис Рейберн в личных интересах как страховку под крупные займы, вкладывая таким образом деньги, полученные от «Мегатериума» и других сомнительных афер.

Пока миссис Рейберн жива, он чувствует себя в относительной безопасности, так как обязан оплачивать лишь ее расходы на содержание дома и прислуги. Пока он оплачивает все счета, никто не имеет права интересоваться, как он распоряжается капиталом. Однако, как только миссис Рейберн умрет, ему предстоит отчитаться перед другим наследником, Филиппом Бойзом, каким образом он его растратил.

В 1929 году, приблизительно в то же время, когда Филипп Бойз ссорится с мисс Вейн, у миссис Рейберн случается тяжелый приступ, и она чуть не умирает. Опасность проходит, но может повториться в любую минуту. Вскоре после этого Эркхарт сходится с Филиппом Бойзом и приглашает его пожить у себя. За время жизни с Эркхартом у Бойза происходят три обострения болезни, которую врачи считают гастритом, однако такие симптомы может вызывать и отравление мышьяком. В июне 1929 года Филипп Бойз уезжает в Уэлльс, и ему становится лучше.

Пока его нет, миссис Рейберн переживает еще один опасный приступ, и Эркхарт устремляется в Уиндл, возможно, чтобы уничтожить завещание в случае смертельного исхода. Однако угроза опять минует, и он возвращается в Лондон как раз вовремя, чтобы встретить Бойза. Вечером того же дня Бойз опять заболевает, на этот раз симптомы гораздо более угрожающие. Через три дня он умирает.

Теперь Эркхарт в полной безопасности. Как единственный наследник после смерти миссис Рейберн он получит все деньги, завещанные Филиппу Бойзу. То есть он их, конечно, не получит, так как уже взял их и истратил, но, по крайней мере, его не призовут к ответу и все его противозаконные действия останутся в тайне.

Пока его мотивы доказаны гораздо убедительней, чем мотивы мисс Вейн.

Но вот где загвоздка, Уимзи. Когда и каким образом был подсыпан яд? Нам известно, что у мисс Вейн был мышьяк, и она могла легко дать его Бойзу без свидетелей. Эркхарт мог отравить Бойза только за обедом, но если уж в этом деле и есть неоспоримые вещи, так это то, что за обедом никакого яда не было. Все, что Бойз съел или выпил, попробовали Эркхарт и прислуга, за исключением бургундского, которое было подвергнуто анализу и найдено безвредным.

— Я знаю, но именно это и подозрительно, — ответил Уимзи. — Ты когда-нибудь слышал о трапезе, которая сопровождалась бы такими предосторожностями? Это неестественно, Чарльз. Горничная наливает херес из непочатой бутылки. Суп, рыба и тушеный цыпленок — невозможно отравить одну порцию, не отравив все блюдо. Омлет, столь предусмотрительно приготовленный за столом самой жертвой. Запечатанное и помеченное вино сохраняется на кухне. Такое ощущение, что человек специально обеспечивал доказательства доброкачественности обеда. Последний штрих — это вино. Неужели в тот момент, когда причиной недомоганий все еще считают гастрит и любящий кузен должен беспокоиться за больного, невиновный человек станет так дотошно ограждать себя от подозрений? Может, он что-то подозревал? Если так, почему он не сказал врачу и не потребовал, чтобы рвотную массу послали на анализ? Почему он начал защищаться от обвинений, когда их еще и не было? Он мог это сделать только в том случае, если знал, что они обоснованны. Потом — история с сиделкой.

— Да, у нее возникли подозрения.

— Если ему стало об этом известно, он должен был их опровергнуть. Вероятно, он об этом не знал. Сейчас я основываюсь на том, что ты рассказал сегодня. Полиция еще раз связалась с сиделкой мисс Уильяме, и та сообщила, что мистер Эркхарт прилагал всевозможные усилия, чтобы его не оставляли одного с больным и он не был бы вынужден кормить его или давать лекарство даже в присутствии других. Не свидетельствует ли это о нечистой совести?

— Питер, ты никогда не найдешь ни одного присяжного или адвоката, которых бы это убедило.

— Возможно, но неужели тебе это не кажется странным? Вот послушайте, мисс Мерчисон. В один из этих трех дней сиделка чем-то занималась в комнате, а лекарство стояло на полке. Она что-то сказала на этот счет, и Бойз ответил: «Не волнуйтесь, Норман даст мне микстуру». Что же сказал Норман? «Конечно, дружище», как сказали бы мы с тобой? Нет! Он сказал: «Это дело сиделки, я все перепутаю». Не очень убедительно, а?

— Многие не умеют ухаживать за больными, — промолвила мисс Мерчисон.

— Да, но почти все умеют наливать микстуру из бутылки. Бойз еще не находился в критическом состоянии и говорил вполне разумно. Я утверждаю, что этот человек умышленно устранялся.

— Возможно, — согласился Паркер, — и все-таки когда он мог дать яд?

— Может, вообще не за обедом, — предположила мисс Мерчисон. — Как вы говорите, предосторожности были слишком очевидны. Возможно, он специально хотел обратить внимание на обед, чтобы все забыли о других возможностях. Он не пил виски перед обедом или перед уходом?