Смертельный удар - [107]

— Вероятно, вы могли бы, — согласилась она. — Вы храбрая девушка.

Через некоторое время я покинула ее и направилась в Чикаго. Плечи мои снова болели. Беседа с мисс Чигуэлл заняла немало времени. Я могла бы поговорить с ней по телефону, если бы не испытывала удовольствия от встречи с ней, но моя бесплодная поездка в конце длинной недели совсем измучила меня. Может, пора предоставить полиции все, что имею? Я попыталась представить, что я рассказываю Бобби свою историю.

— Понимаете, они делали анализы крови своим служащим, а теперь боятся, что кто-то найдет их и возбудит против них судебное дело за сокрытие того факта, что ксерсин токсичен, да еще настолько…

А Бобби снисходительно улыбается и говорит:

— Я знаю, что ты расположена к старой даме, но, возможно, все эти годы она была недовольна своим братом. Я бы не рассматривал эти записи как нечто очень значительное. Как ты вообще узнала, что это его записные книжки? У нее тоже есть кое-какая медицинская практика. Она могла подделать их, лишь бы досадить ему. Потом он исчезает, и она пытается придать их огласке. Черт возьми…

Да нет, Бобби не захочет пользоваться скверными выражениями, говоря со мной…

— Черт возьми, Вики, может, они слишком сильно поссорились и она стукнула его по голове, а потом запаниковала и сбросила его тело в Солт-Крик. Потом она звонит тебе и сообщает, что он исчез. А ты, как порядочная леди, поверишь в эту историю, причем именно так, как ей надо.

Кто может утверждать, что дело было не так? В любом случае я была совершенно уверена, что Бобби посмотрел бы на это именно так, прежде чем предпринять шаги в отношении такой важной в Чикаго персоны, как Густав Гумбольдт. Я могла бы все рассказать Мюррею, кроме нежелания Бобби пойти по следу Гумбольдта. Мюррей камня на камне не оставил бы от этих людей, возбудив общественность. Но я просто не хотела давать ему факты, которые могли бы вывести его на Луизу.

Я заехала к себе домой, чтобы утешить мистера Контрераса относительно пропажи молодого Арта, а также повидать собаку. Было слишком темно, чтобы я решилась выйти с ней, хотя на ней определенно сказалась нехватка активной жизни, недостаток нагрузки. Впрочем, темень за окном была не главной причиной. Предстояло сначала избавиться от посягательств Гумбольдта — только тогда я смогу спокойно бегать с собакой по утрам.

В поездке я все время проверяла, нет ли за мной хвоста. Слава Богу, никто не следил. До некоторой степени это меня не обрадовало. Возможно, мои приятели поджидают, когда выпустят Троя и Уолли, чтобы выполнить очередное поручение. А может, решили, что обычное нападение не пройдет, и подыскивают какой-нибудь более изощренный и эффектный способ — например, бомба в моем автомобиле или в квартире у Лотти. На всякий случай я припарковалась на некотором расстоянии от ее дома и доехала затем на автобусе.

Я приготовила на обед омлет, причем более удачно, чем это было с цыпленком, ибо на сей раз моя стряпня не подгорела. Однако был ли у него какой-нибудь вкус, я сказать не могу. Я поведала Лотти о своих дилеммах, о том, как выйти на Юршака и Гумбольдта, и сообщить ли Кэролайн, что я нашла ее отца.

Она поджала губы.

— Я не могу советовать тебе относительно Гумбольдта. Тебе придется выработать план. Но насчет отца Кэролайн я должна сказать тебе, по своему опыту, что знать — всегда лучше. Ты считаешь, что это ужасное знание. Да, так оно и есть. Но она не слабая. И ты не смеешь решать за нее, что ей можно, а чего не следует знать. Хотя бы потому, что она может узнать это каким-либо более ужасным способом и от кого-то еще. И потом, она может вообразить что-то куда более ужасное, чем есть на самом деле. Поэтому на твоем месте я сказала бы ей.

Сказанное ею явилось лучшей формулировкой моих собственных мыслей. Я кивнула:

— Спасибо, Лотти.

Мы провели остаток вечера в молчании. Лотти просматривала утренние газеты, маленькие призмочки света отражались в ее очках. Я не делала ничего. Я чувствовала, будто мой мозг упакован в кожаную оболочку — защитное покрытие, не позволяющее новым мыслям вторгаться и мучить меня. То было следствие пережитых страхов. Я подцепила на крючок крупную рыбу, но боялась вытащить гарпун и немедленно атаковать ее. Я с трудом переносила сознание того, что он способен запугать меня, но сознание данной возможности парализовало во мне всякие мыслительные процессы.

Телефон вывел меня из мрачной задумчивости. Один из членов обслуживающего на дому персонала, сотрудник «Бет Изрейэль», не был уверен, что предпринять с роженицей — пациенткой Лотти. Поначалу она давала ему советы, но потом решила, что ей лучше самой принять роды, и уехала.

Вечером в бакалее я купила бутылку виски. Спустя примерно полчаса после того, как ушла Лотги, я налила себе порцию и попыталась ощутить интерес к телевизионным шоу, наблюдая за ужимками Джона Уэйна. Когда около десяти снова зазвонил телефон, я выключила телевизор, будучи уверенной, что звонивший один из подопечных Лотти.

— Квартира доктора Хершель.

— Я разыскиваю женщину по имени Варшавски.

Прозвучал мужской голос, холодный и равнодушный. Последний раз я слышала его, когда мне сказали, что не родилась еще та, которая способна переплыть болото.