Смертельный ход - [40]

– Дерьмо, – выругался он, бросив трубку, и вышел на улицу.

– Ужасно, правда? – сказал Брюстер.

– Что? – спросил Римо, чья голова все еще была занята гудками в телефонной трубке.

– Вы неважно выглядите.

– Да, конечно. Жуткая картина. Ужасно.

– Знай вы о насилии и жестокости, о их движущих силах и динамике, заключенных в человеческом существе, вам было бы гораздо легче.

– Наверное, – сказал Римо.

Черт побери, ее нет дома. А у него свободный день. И он планировал провести его с ней. Весь день и всю ночь. Но ее нет дома.

Доктор Брюстер порылся в кармане и достал трубку и начатую пачку табаку.

– Как это все, черт побери, произошло? – произнес он, глядя на надорванную пачку, как будто она была во всем виновата, и раскурил трубку. – Насилие – странная штука, – продолжал Брюстер, мечтательно вглядываясь в табачный дым. – Многие так и не могут научиться воспринимать его как неотъемлемую часть бытия.

«Она должна быть дома, – думал Римо. – А, может, куда-нибудь вышла? Может, она просто шутит? Играет в игры. Или передумала. Стерва. Маленькая израильская стерва передумала.»

Они вернулись в центр форума, где ученые были заняты беседами, размышлениями, разъяснениями, предсказаниями, рассматривая в интеллектуальной перспективе элементы жизни и смерти. А Римо Уильямс обдумывал, как поступить. Если она хотела заставить его ждать, помучить, он будет очень спокоен. Скажет, что не обратил внимания на время. Она опоздала? Не заметил. А что, если самому куда-нибудь запропаститься и тоже опоздать? Нет. Он ее встретит и скажет, что она просто девчонка.

– Понимаете, – объяснял Брюстер, – хотя вы и полицейский, но не до конца осознаете, что насилие – неотъемлемая часть жизни. Вам трудно воспринять очевидный факт, что человек по сути своей – убийца, и для него лучшая игрушка – другой человек. Он хищник. Только в конце своей эволюции он стал травоядным. В глухих, отсталых уголках Америки реакцией на насилие становится его идеализация. Что на самом деле не так уж плохо. Насилие – здоровое человеческое свойство. Жизненно необходимое.

Может обругать ее, повернуться и уйти? А если она в ответ засмеется? Или, что еще хуже, обидится? Тогда он извинится и обнимет ее, решил Римо. Но если она сильно обидится, то может не простить. Нет, Дебора не такая. Она рассмеется. Тогда и он рассмеется тоже. И все будет в порядке.

– Я знаю, что это сложно, сынок, но, как я однажды объяснял какому-то генералу… нет, конгрессмену, кажется, – в общем кому-то… Я сказал, что такие, как вы – полицейские – менее других способны справиться с насилием. Вы втягиваетесь в него, оно становится вашей профессией. Вы знаете, что именно поэтому нас и финансируют?

– Что? – сказал Римо.

– Так мы и добились финансирования, сынок, – объяснял доктор Брюстер. – Используем чужие мечты, опасения или страхи. Что придется.

– О чем вы? – переспросил Римо. – Я что-то не пойму.

– О финансировании. Чтобы получить средства, нужно сперва определить, чем хочешь заниматься, а потом добавить то, что интересует правительство. Как, например, наши исследования о выживании человека в боевых условиях.

– Да?

– За этот счет оплачивались эксперименты Шултера с животными и этнологические исследования Бойля.

– Понятно, – сказал Римо. – А ваш план покорения мира? – Он произнес эту фразу самым будничным тоном.

– Это принесло нам площадку для гольфа, новый конференц-зал и почтя пять лет на то, чтобы заниматься тем, что нам интересно. Не знаю, что это я разоткровенничался? Я вам доверяю. В людях я разбираюсь.

«Как и большинство людей, – подумал Римо, – Брюстер плохо разбирается в самом себе. Он мне доверяет, потому что чувствует себя в безопасности.» Он, очевидно, принял молчание Римо, поглощенного мыслями о Деборе, за шок от убийства Рэтчетта и поэтому не ощущает угрозы.

– А план покорения мира существует?

– Да, конечно. Можно покорить мир, если в вашем распоряжении пятьдесят тысяч человек. Если, разумеется, мир не будет против. Ха-ха. Понимаете, если покоряемые не будут сопротивляться. Мы, конечно, не собираемся распространяться об этом в отчетах по меньшей мере года три, пока не найдем другой источник финансирования. Так что, пока вы у нас, можете три года работать спокойно.

«Значит, все-таки это надувательство, – думал Римо. – Правительственные субсидии, секретность, работа КЮРЕ, гибель Маккарти, Хокинса и Рэтчетта – все для того, чтобы безобидные придурки вычисляли дни подъема и спада, накачивали наркотиками носорогов и замедляли пульс. Чертова липа!»

– А Дебора тоже принимала в этом участие?

– Называйте ее доктор Хиршблум. Я-то не против, но вы знаете этих медиков. Нет, ее как раз этот план меньше всего занимал. А в последнее время, похоже, ее перестало интересовать все, кроме шахмат. Острый ум. Но, к сожалению, весьма непродуктивный.

– Ага, – сказал Римо и вдруг заметил, что шагает своей старой походкой, походкой юности и ранней зрелости. Состояние максимальной готовности резко спадало. По несколько раз в день он в мыслях возвращался в маленькую комнату, где ждал Чиун, но эффект с каждым разом становился все слабее и слабее. Жизненные силы убывали.