Смертельное сафари - [15]

Что и говорить, комиссару Омари сейчас не позавидуешь. Ведь он как бы главный ангел-хранитель всех этих высоких гостей, а опытных людей под его началом не так уж много. Жаль, что я не могу на этот раз прийти ему на помощь. У меня на руках фон Шелленберг, который тоже нуждается в неусыпном внимании.

Я отшвырнул газету и достал добытую накануне у клерков туристической фирмы "Кросс-Кения" фотокопию длинного списка имен, восемьдесят из которых были аккуратно отпечатаны и лишь одно в конце добавлено от руки. Туристы были разбиты на десять групп, по восемь человек в каждой. Большинство из Европы, но попадались также японцы и американцы. В списке указывались также профессии. Кого здесь только не было, даже один священник! Мужчин вдвое больше, чем женщин.

Я долго вчитывался в список, но мне это мало что дало. Фон Шелленберг вышел в гостиную без четверти восемь в защитного цвета костюме сафари. Он и в нем умудрялся сохранять внушительный вид. Снобистские замашки чувствовались в каждом его жесте, они сопутствовали ему, как крепкий запах сигар.

Мы пожелали друг другу доброго утра и отправились завтракать. Уже у лифта я извинился, сказав, что оставил в номере сигареты, и, вернувшись, повесил на дверную ручку люкса табличку с просьбой не беспокоить. Это для того, чтобы горничные не принялись за уборку, пока Сэм не соберет отпечатков пальцев. После этого я присоединился к фон Шелленбергу.

Завтрак начинался в половине восьмого, и пока что лишь немногие из постояльцев спустились в ресторан. Официанты, казалось, тоже до конца не проснулись, обслуживали медленно.

Я заказал тосты и кофе, приготовясь к созерцанию того, как фон Шелленберг будет поглощать яичницу с ветчиной, печенку и свиные сосиски, корнфлекс и фруктовый сок. Оказалось, что он большой любитель поесть, – накануне за ужином это его свойство не проявилось достаточно наглядно. За едой он молчал – и слава богу! – говорить в такой ранний час было решительно не о чем.

В ресторан вошло французское семейство и село за тот же столик, что накануне. Потом появился американец, со следами жестокого похмелья на лице. Он громко заказал два стакана воды и целый кофейник, заявив, что никакой еды, а тем более яичницы видеть не может. Наверно, накануне он закатил бал в собственную честь.

В пять минут девятого я поднялся, вышел в вестибюль и увидел Сэма в черном костюме и узеньком красном галстуке, ставшем для сослуживцев его опознавательным знаком. Он был мрачнее тучи.

– Еще минута, и меня бы здесь не было.

Орудия труда находились в элегантном чемоданчике, который он держал в левой руке. Он никогда не был франтом, поэтому отделанный серебром дипломат никак не вязался с его обликом.

– Сначала завтрак. – Я повел его к ресторанной двери.

– Забудь про это. – Сэм снова взглянул на часы. – Побыстрее бы отделаться и завалиться спать.

Ему предстояло не такое уж простое дело, о чем я не преминул напомнить. Во-первых, надо заполучить отпечатки пальцев американца, их в нашем архиве, понятно, нет. Во-вторых, Сэм не мог заняться люксом номер пять до тех пор, пока мы с фон Шелленбергом не отправимся на прогулку по городу, назначенную на половину десятого.

Сэм, как и следовало ожидать, стал чертыхаться, но в конце концов смирился – не бросать же в беде друга, который никогда его не подводил. И Сэм неохотно поплелся вслед за мной в ресторан.

– Увидишь толстяка, который сидит один, это и есть американец, – сказал я.

– Кто он? – спросил Сэм.

– Не знаю. Работает под туриста.

– А ты – под кого ты на этот раз работаешь?

– Как обычно. Честно зарабатываю на хлеб.

У входа в ресторан я замедлил шаг.

– Мы не можем сидеть вместе, – сказал я. – Однако уговор остается в силе – я за тебя плачу.

Сэм дал мне несколько секунд и вошел, когда я уже садился за свой столик. Сам он выбрал место непосредственно за спиной американца. Я ему незаметно кивнул, намазал гренок маслом и налил кофе. Фон Шелленберг уже расправился со своей едой и, откинувшись на стуле, закурил сигару.

Через несколько минут американец ушел. Сэм поднялся с места и молниеносно схватил стакан, из которого пил янки. Несколько посетителей заметили его маневр, но ничего не поняли. Официанты же по-прежнему дремали.

Вскоре ушли и мы с фон Шелленбергом. Я первым домчался до двери люкса и перевесил табличку "Не беспокоить" с наружной ручки на внутреннюю. Когда же в половине десятого мы собрались на экскурсию, я снова вывесил табличку, причем немец ничего не заметил.

Такси довезло нас до Национального музея; это расстояние можно было пройти пешком, не будь фон Шелленберг такой важной птицей. Ходить пешком ниже его достоинства, вот и пришлось, не торгуясь, платить изумленному водителю столько, сколько он заломил.

Снова выдался яркий солнечный день, и двор музея был запружен туристами, все прибывающими в бесконечной веренице микроавтобусов. Протолкавшись сквозь толпу, мы быстро обошли залы, почти ни к чему не выказывая интереса, – от экспоната к экспонату, подобно нищим у витрин дорогих магазинов. Хотя фон Шелленберг и задерживался порой у какого-нибудь предмета, я видел, что мысли его далеки от музейных диковинок. Меня же музеи, как и публичные библиотеки, никогда не привлекали.