Смертельная печаль. Саби-си - [17]

Да, теперь, когда так много позади, воспоминания нестерпимого прошлого заставляют меня любить себя, уважать за то, что все смог пережить, благодарить Бога за ниспосланное. Возможно, это и есть мудрость?

Вспоминаю свои первые дни в плену. Кто помогал мне тогда оставаться собой, кто помогал хранить веру в свои силы, не сломаться, не предать себя?

Удары сыпались бесконечно, я уже перестал понимать, куда попал очередной. Все мое тело было одним большим синяком, голова гудела так, что я не слышал собственных мыслей. А два следователя словно не понимали, что я уже не то что говорить, но и слышать их не в состоянии.

Только бы не заговорить, только молчать. Как я сейчас хочу молчать! Для меня это сейчас самое важное. Для меня сейчас это и есть жизнь – только молчать, молчать.

– Говори, сука, говори, – опять сыплются удары, – или мы тебе так скоро отшибли память?

Я валяюсь на мокром каменном полу, руки мои связаны под ногами, одежды никакой. Они смеются и мочатся на меня:

– Почувствуй, какой ты вонючий самурай.

Только молчать, только молчать. Дух мой не оставляй меня, помоги умереть достойно. Теперь молчание это мое достоинство. Коли нет в моих руках самурайского меча, молчание остается моим оружием.

– Назови свое имя, сука, – кричат они мне в лицо. Неужели понимают, что я едва способен их слышать, или это часть психологического воздействия? – Назови свою часть, должность.

Все напрасно. Я уже не могу осмыслить вопроса и думаю только о том, как молчать, молчать, молчать…

Где я? Сознание медленно возвращается, ужас охватывает меня от понимания…

Чего я так сильно хотел, о чем было мое последнее желание? Вспомнил – мне нужно молчать, не могу позволить себе говорить, не хочу умирать со стоном на устах. Я хочу молчать, молчание – мой клинок, только бы не выронить его.

Мне вспомнились слова моего мудрого учителя: «Какое твое любимое оружие?» – «Катана» [7] . – «Окажешься безоружен – сам стань оружием!»

– Зашевелился, – меня окатили ледяной водой – ну что, японской суки сын, поговорим?

Они принимаются вновь за свое дело. Удары тяжелыми сапогами в голову и пах. Я ничего не понимаю – боль уходит. Что это за сладкий туман? Может быть, я умер, и все, – пришел конец?

Нет, это был всего лишь обморок, потеря сознания на короткий срок, и мучения мои скоро продолжатся вновь. Прихожу в себя. Сейчас я в камере, но не в той, что прежде. Нужно оглядеться, понять, где верх, где низ. Здесь есть кровать, к чему бы такая забота?

Сколько дней я уже здесь или месяцев, не помню. Голова отказывается думать, мне нужно время, время мой союзник, мой лекарь, мой учитель.

Так проходит вечер, затем день и еще день, и еще.

Допросы прекратились так же внезапно, как и начались. Возможно, в них уже нет такой необходимости, что случилось? Война закончилась? И кто оказался победителем? Задавая себе такой вопрос, я понимаю, что знаю на него ответ, он ужасен. Ну что же, всему есть начало и всему должен быть конец – так говорили мудрые предки. Настанет он и для меня.

Проходит нескончаемая череда дней, и мое тело и лицо становятся похожим на то прежнее, что я знал до плена. Как долго это будет продолжаться?

«Когда наступит очередное изменение моей участи, ждут ли меня впереди побои и издевательства или?..» От этой мысли голова идет кругом. «Могу ли я надеяться вновь увидеть свой дом?»

Мои мысли прерывает звук открывающейся двери.

На пороге появляется охрана. Ну, вот и ответ на мой вопрос. Меня ведут, что бы его услышать.

В комнате сильно накурено. Дым от сигарет щекочет не заживший нос.

Советский офицер в чине капитана стоит у окна и курит, не обращая внимание на мое появление.

Меня усаживают на стул. Ну что теперь, к чему мне готовить себя?

Офицер, не двигаясь с места, сосредоточенно смотрит в маленькое зарешеченное окно. Пауза затягивается, он курит до тех пор, пока сигарета не обжигает его пальцы.

Подходит к столу, садится, тушит свой окурок, внимательно смотрит мне в глаза, подвигает ко мне лежащую на столе пачку сигарет. Очевидно, бить сегодня меня не будут.

– Ну что же, давайте начнем наше знакомство. – Офицер продолжает пристально смотреть мне в глаза. – Я не буду настаивать на диалоге, по крайне мере сегодня. Сегодня я буду говорить, а Вы будете внимательно слушать. Надеюсь, я говорю не очень сложно, и Вы меня понимаете. Ведь вы неплохо говорите по-русски, верно?

Он заглядывает мне в глаза в надежде увидеть в них согласие. Но напрасно, я безучастен. Я выбрал позицию созерцателя, смотрю на все происходящее как будто с потолка. Не стану расслабляться, буду по-прежнему ждать побоев и издевательств. Так мне проще сохранить стойкость.

– Мы знаем, Ваше имя – Синдзи Тойода. Нам известно Ваше звание и должность, номер воинской части и даже цель, с которой Вы летели и были сбиты. Вы офицер военной разведки, родом из почтенной самурайской фамилии. Только теперь все это не имеет ровным счетом никакого значения, потому что Вы военнопленный, а война закончена. И закончена, как Вы понимаете, не в пользу Японии. Нужно ли объяснять Вам, что Вы теперь никакой оперативной ценности не представляете. Бить Вас давно перестали и больше не будут. Смысла нет, как нет его и в Вашем поведении. Нам осталось решить, будете Вы жить дальше или нет. Разведка это наука и наука прагматичная, во всяком поступке должна быть логика. Вот и в Вашем дальнейшем поведении должно найтись место смыслу, только это позволит сохранить Вам жизнь. А жизнь, как Вы понимаете, с поражением не заканчивается. Япония никуда с карты мира не исчезнет, просто ее будут строить по-новому. Строить так, чтобы впредь она не мешала спокойно жить соседям. Ваша страна потерпела поражение, и поражение это настолько сокрушительное, что без посторонней помощи ей скоро не оправиться. Ей будут помогать извне, но и сами японцы должны помочь ей в этом. Разве не в этом теперь Ваш долг, долг молодого мужчины, самурая, сына образованного человека? И пусть Вас не мучает совесть по поводу присяги. Ваш император отрекся от престола, следовательно, и от обязательств перед Вами. Теперь перемены так скоро проявят себя не только в общественной жизни Японии, но и в сознании ее граждан. «У всего есть начало и всему должен быть конец», так, кажется, написано в Ваших книгах?