Смертельная игра - [9]

— Нет, я ничего не чувствую… — А потом, после еще одной паузы, добавила: — В ногах.

— Очень хорошо, — произнес Грунер. Он передал оба стержня своему помощнику и погрузил руки в электрический аппарат. Гул стал громче: ужасное глиссандо такой высоты, что у Либермана заболели уши. Грунер снова взял стержни.

Было ясно, что он значительно увеличил заряд, аудиторию охватило напряженное ожидание. Даже Либерман поймал себя на том, что с большим вниманием наблюдает за происходящим. «Надежды нет» — эти слова тронули и заинтриговали его, столько в них было разных смыслов.

Грунер вытянул руки и, после секундного колебания, приложил стержни к ногам синьоры Локателли. Она открыла рот и издала крик не просто боли, а муки. Он был слабым, но глубоко взволновал Либермана. Этот звук напомнил ему оперное всхлипывание, полное отчаяния и тоски. В тот же момент правая нога женщины сдвинулась вперед.

— Хорошо, — сказал Грунер. Он снова приложил стержни.

Ноги женщины задрожали.

— Встаньте, синьора.

Дрожь усилилась.

— Встаньте! — скомандовал Грунер.

С перекошенным лицом синьора Локателли с силой оперлась на ручки деревянного трона и мгновение спустя встала, дрожа всем телом. Грунер отступил в сторону, чтобы каждый в аудитории смог увидеть и оценить его успех. Он поднял металлические стержни как трофеи.

— Обратите внимание, господа, пациент стоит. Теперь вы понимаете, в чем тут дело. Если бы нервное расстройство было психологической болезнью, тогда то, что вы сейчас видите, было бы невозможно.

Либерману казалось, что синьора Локателли с трудом сохраняет равновесие. Она вытянула руки в стороны, как акробат, балансирующий на канате высоко в воздухе. Она не выглядела удивленной или обрадованной своим достижением. Вместо этого страх и смущение исказили черты ее лица.

— Синьора, — сказал Грунер, — может, вы попробуете сделать пару шагов?

Верхняя часть ее тела качнулась и задрожала. Ноги отказывались реагировать. Возникло ощущение, что ступни пациентки приросли к полу.

— Давайте, синьора. Один маленький шажок.

Собрав все свои силы, жена дипломата с криком передвинула левую ногу вперед и сразу же, потеряв равновесие, упала. Помощник доктора подхватил синьору Локателли под руки и осторожно усадил в кресло, и она, тяжело дыша, откинулась на спинку. На лбу женщины выступили капельки пота.

Грунер положил стержни в ящик и выключил аппарат. Гудение прекратилось, уступив место необыкновенной тишине, которую нарушало лишь шумное дыхание синьоры Локателли.

В аудитории раздались редкие аплодисменты, становившиеся сильнее и сильнее по мере того, как к ним присоединялось все больше зрителей. Сидевший перед Либерманом человек неожиданно встал и выкрикнул:

— Браво, герр профессор!

Либерман повернулся к Каннеру и сказал, пытаясь перекричать аплодисменты:

— Я не собираюсь больше присутствовать на этих абсурдных, варварских и унизительных демонстрациях.

Каннер наклонился к другу и сказал ему на ухо:

— Тебя уволят.

— Ну и пусть.

Каннер пожал плечами:

— Ну, тогда не говори, что я тебя не предупреждал.

4

Центральная аллея, по обеим сторонам которой безмолвно застыли статуи муз, спускалась к нижнему каскаду — гигантской каменной раковине, которую держала группа тритонов и морских нимф. Балюстрады лестниц, окружавших фонтан, населяли круглолицые амуры, за ними виднелся первый из знаменитых сфинксов Бельведера.

— Ты испугалась бури?

— Макс, я не ребенок. Конечно нет.

Земля была еще влажной, и Либерману пришлось вести Клару по островкам между многочисленных луж. Он не мог не обратить внимания на ее сапожки, такие маленькие и элегантные.

— А Рахель закатила истерику.

— Правда?

— Да, она стучала в мою дверь и просилась ко мне.

— И ты впустила?

— Конечно. Я сказала ей, что бояться нечего, что буря скоро пройдет. Но это, похоже, не особенно помогло. Она забралась в мою постель и накрылась с головой одеялом.

— И долго она так просидела?

— Пока гроза не закончилась.

Преодолевая очередное водное препятствие, Либерман предложил Кларе руку, которую та приняла без колебаний.

— А чего Рахель испугалась? Что, по ее мнению, могло случиться?

— Не знаю. Возможно, тебе следует проанализировать ее поведение, хотя это не поможет. Рахель не станет слушать тебя.

Либерман когда-то объяснял Кларе, что психоанализ заключается скорее в том, чтобы слушать, а не говорить, но удержался от искушения поправить ее.

— Верно. Но ты тоже не слушаешь!

Клара засмеялась, выдернула руку и, повернувшись лицом к Либерману, стала идти вперед спиной.

— Осторожно, — предупредил Либерман, — ты можешь оступиться.

— Нет, не оступлюсь. Так лучше — я любуюсь видом.

На Кларе было длинное пальто с меховым воротником и шапка-папаха. Этот костюм подчеркивал ее утонченность. В ее лице, укутанном в соболий мех, казалось, было что-то от первозданной красоты.

Была ли это та самая женщина?

После встречи с Менделем в «Империале» Либерман не мог думать ни о чем, кроме прогулки с Кларой. Он ждал ее с горячим нетерпением. Каждая секунда, отделявшая его от этого события, становилась длиннее — особенно во время демонстрации Грунера, — минуты превращались в часы. Разбушевавшаяся стихия угрожала нарушить его планы, однако буря утихла, и теперь препятствий не было. Он прочистил горло, готовясь говорить.