Смерть воды и огня - [13]

И лицо Акличага изменилось. Казалось, он не видит ничего вокруг, чутко прислушиваясь лишь к неразличимым для остальных дальним откликам на его бубен, жадно ловя самый слабый отклик. Казалось, не он управляет бубном, задавая ему чередующиеся ритмы, а бубен управляет им, заставляя двигаться то медленней, то быстрее, в такт тем ритмам, которые возникают в нем ниоткуда — во всяком случае, не по воле Акличага. Бубен казался ожившим, будто весь дух Акличага в него перешел, а сам Акличаг — куклой, которой этот дух теперь управляет.

Студнев украдкой поглядел на экстрасенса. Тот заметно напрягся, пальцы его рук легли на подлокотники кресла — ему, уважаемому гостю, предоставили одно из двух кресел с подлокотниками, а не стул — всем телом он подался вперед, и его лицо стало ещё бледнее, чем раньше. Тренированным глазом Студнев различал напряжение и в Акличаге — напряжение, не заметное никому другому.

На лбу экстрасенса выступила испарина — и стала быстро подсыхать. Студнев поглядел на руки экстрасенса. Из-под пальцев ползли по подлокотникам крупные капли пота — ползли и на удивление быстро подсыхали. А потом… было ли это реальностью, игрой света или просто фантазией самого Студнева, безгранично верившего в способности Акличага и потому «увидевшего» то, что на самом деле не происходило, но Студневу померещилось, что легкий пар, в который обращается влага, складывается в воздухе, где-то у правого плеча экстрасенса, в туманные очертания, в слабый призрак, похожий наполовину на птицу, наполовину на обезьяну — даже при всей невесомой прозрачности очертаний Студневу на мгновение увидел, до чего жутко и уродливо это существо. А потом Акличаг быстро завращался на одном месте, раскачиваясь при этом из стороны в сторону, запел в лад встряхиваемому бубну, и это существо окончательно растворилось в воздухе, будто вспорхнуло с плеча экстрасенса и исчезло.

Привиделось это Студневу — от большого желания увидеть очередное чудо, сотворенное его учителем — или нет, но, во всяком случае, именно в этот момент по студии пронесся легкий вздох облегчения, как бывает, когда атмосфера очищается, когда исчезает из неё нечто гнетущее и стискивающее грудь. Присутствующие недоверчиво переглядывались между собой — откуда вдруг взялось это удивительное чувство легкости, почти освобождения от земных пут?

Акличаг стал вращаться все медленней и медленней. Полностью покоренная публика ловила каждое его движение, затаив дыхание. Экстрасенс, оторвав ладони от подлокотников, разглядывал их с недоумением, даже с испугом. Видимо, его потрясла их непривычная сухость, и теперь он гадал, не без страха, вернется к нему то, что он считал своим даром.

Акличаг остановился. Выждав несколько секунд — не ради аплодисментов, которые были бы здесь неуместны, а ради того, чтобы глаза зрителей привыкли к состоянию полного покоя, в которое вернулась его фигура — он повернулся и исчез в своем закутке. Тут только все задвигались, заговорили негромко, кто-то прокашлялся, кто-то обратился к Студневу с вопросом. Но Студнев, отмахнувшись — мол, все вопросы на потом — заспешил в закуток Акличага.

Акличаг неспешно переодевался в костюм европейского покроя, складывая всю шаманскую амуницию в большую наплечную сумку. Шаманский грим с лица он уже стер.

— Этот человек… он и правда имеет дело с водой, — сообщил Студнев. Экстрасенс. Нечто вроде заговоров на воду, с которой он на «ты». Но я видел, как здорово вы его победили.

— Не я его победил, — возразил Акличаг, — а та природа, которую он пытается исказить. И он не на «ты» с водой. Точнее, он «тыкает» ей, как рабовладелец рабыне, но «ты» с её стороны не признает. Когда человек на «ты» с любой стихией, то все равно, к какой стихии он больше принадлежит он все равно будет нашим союзником. А вот когда он начинает подчинять себе стихию, он начинает сеять зло, потому что искривляет естественные пути вещей. Он силен, но я все-таки сумел помочь стихии воды избавиться от рабства.

Когда надо, Акличаг мог говорить по-русски очень правильно, и даже образно. Правда, сейчас он вставил в речь несколько слов своего языка которые Студнев понял, так что и не имеет смысла приводить речь Акличага дословно.

— Но почему он сеял зло? — спросил Студнев. — Он ведь вылечивал людей…

— Им бы потом становилось ещё хуже, — в голосе шамана промелькнуло нечто от того тона, которым взрослый отвечает на слишком глупый вопрос ребенка — мол, это тот случай, когда ребенок мог бы и сам додуматься, а не морочить голову… И Студнев только после паузы возобновил разговор.

— Но все равно вам было тяжело, — сказал Студнев. — Я имею в виду, это был сильный человек, и победа далась вам нелегко.

— Тяжело, — согласился Акличаг. — Но это хорошо.

— Почему? — удивился его верный оруженосец.

— Потому что предвидение тяжелой борьбы заставило меня сконцентрировать все свои силы, и они сейчас при мне. В жизни ничего не бывает зря. Возможно, на улице нас будет ждать опасность намного большая, чем этот человек воды — и тогда моя готовность поможет нам преодолеть эту опасность.

— Опасность? Какая? О чем вы говорите?