Смерть в своей постели - [11]

— Пробовал.

— Даже так… — Пафнутьев растерялся от неожиданного признания телохранителя. — Но теперь-то все наладится?

— Трудно сказать. — Вохмянин смотрел все с той же твердостью, даже требовательностью, будто от него, от Пафнутьева, зависело, как дальше сложится семейная жизнь Вохмяниных, и ему предстояло прямо сейчас, немедленно, предпринять что-то существенное.

— Бог даст, — ответил Пафнутьев несколько бестолково, но, похоже, Вохмянин именно этих слов и ждал — он перевел дыхание, весь как-то сник и вышел в коридор, давая понять, что секреты следствия его нисколько не интересуют. — Гражданин Худолей, — окликнул эксперта Пафнутьев, заметив, что тот выглядит более озадаченным, чем обычно. — Что-то тревожит? Мысли? Сомнения? Догадки?

— Если бы, Паша, я поделился сейчас своими мыслями и догадками, вы все тут закричали бы от ужаса.

— Все-таки, я вижу, ты чем-то недоволен, а?

— Крови мало.

— Не понял?

— Открытым текстом говорю — мало крови.

— Сколько же тебе ее нужно?

— Обычно бывает больше.

— Ну, знаешь… По-моему, тут и так все в кровище.

— И все-таки маловато.

— Кому тут крови мало? — гневно вмешался Шаланда. — Тебе?! — Он ткнул толстым пальцем в тощеватую грудь Худолея.

— Как скажете, гражданин начальник, — смиренно ответил эксперт, но была, была в его словах дерзость, и Шаланда прекрасно это почувствовал.

— Паша! — обернулся он к Пафнутьеву. — Как ты его терпишь? Откуда берешь столько сил, чтобы переносить этого отвратительного типа?

— Сам удивляюсь. — Пафнутьев беспомощно развел руками. — Все собираюсь выгнать, но он не соглашается.

— Отдай его мне! Я с ним разберусь!

— Чуть попозже, Шаланда, чуть попозже.

— Смотри, а то передумаю!

— У меня такое ощущение, — задумчиво проговорил Пафнутьев, — что кровь еще будет. Слышишь? — повернулся он к Худолею.

— Да, Паша, я все слышу. Спасибо. Ты меня успокоил. Только не отдавай Шаланде. Я подозреваю, что он хочет сделать со мной что-то нехорошее. Может быть, даже непристойное.

Шаланда рванулся было к Худолею, но в дверях появился Андрей, и все невольно повернулись к нему. Только сейчас Пафнутьев обратил внимание, что все это время Андрея не было в комнате.

— Я, Павел Николаевич, осмотрел дом.

— И что?

— Знаете, ощущение какой-то бесконечности. Здесь надо прожить не меньше месяца, чтобы не опасаться заблудиться.

— Люди-то есть в доме?

— Изредка попадаются. Публика сложная.

— В каком смысле?

— Нервные, самолюбивые, с ярко выраженным чувством собственного достоинства. Но, мне кажется, в таком доме других быть и не может.

— Разберемся, — сказал Пафнутьев. — Может быть, нам так поступить, Андрей… Занимай позицию внизу и никого не выпускай.

— Мудрость руководителя в том, чтобы не давать невыполнимых заданий, — усмехнулся Андрей.

— Я дал именно такое задание?

— Да, Павел Николаевич. Помимо главного выхода, есть еще один — через застекленный зимний сад.

— Тут есть зимний сад?

— А из сауны дверь ведет на обзорную площадку, а с нее гранитные ступени спускаются к бассейну. Не говоря уже о том, что с крыши по вертикальной лестнице можно напрямую спуститься во двор.

— Какой кошмар! — ужаснулся Пафнутьев.

— Я еще не сказал об отдельном выходе из подвала. Кроме того, из дома легко выбраться и через гараж.

— Это как? — не понял Шаланда.

— В гараж можно пройти из прихожей. Три-четыре ступеньки вниз и узкая дверь. На воротах нет никакого замка, они запираются изнутри. Хорошими такими коваными штырями.

Пафнутьев постоял молча, обвел всех взглядом, словно предлагая подивиться необычности дома, в котором они оказались, повернулся к Андрею.

— Надо, чтобы хозяйка провела нас по дому.

— Это невозможно, — сказал Андрей.

— Почему?

— Пьяная. Вдребезги. Бросается предметами первой необходимости.

— Тапочками?

— В основном, стеклянными предметами, Павел Николаевич.

— Какой кошмар, — повторил Пафнутьев.

— Бутылки, стаканы, рюмки…

— Какой кошмар!

Чем дольше ходил Пафнутьев по объячевскому дому в сопровождении Вохмянина, тем больше охватывало его какое-то странное состояние, в котором он и сам не мог разобраться.

Изумление, озадаченность? Было, но не они, не эти чувства определяли его впечатление. Скорее, подавленность, угнетенность. Да, дом давил, и не только тем, что в одной из его многочисленных комнат лежал труп хозяина с продырявленной головой, нет. И не своей недостроенностью — в углах стояли свернутые ковры, по дому были разбросаны обрезки плинтусов, вагонки, древесная пыль лежала на подоконниках, к ногам липли опилки и стружки, кое-где в углах можно было увидеть стопки кирпичей, мешки с цементом, но и этого всего Пафнутьев почти не видел.

Подавляли размеры.

Было совершенно ясно, что никогда этому дому не быть наполненным голосами, людьми, музыкой и светом, невозможно было представить семью, которая жила бы здесь в мире и согласии. Неожиданно появились большие деньги, им нужно было найти применение, и Объячев вложил их в дом, приобретя участок в самом заветном, самом дорогом месте пригорода. Деньги он вкладывал, похоже, по принципу — чем больше, тем лучше. Дубовые ступени, мраморный камин, гранитные подоконники, гараж, выложенный итальянской плиткой, которая спокойно могла принять на себя гусеницы мощного танка, сауна и бассейн, уже выложенный испанской голубоватой плиткой с переливами, круглая башня с винтовой лестницей, комнаты, расположенные не только на этажах, но и, по странному капризу архитектора, как бы в междуэтажных пространствах…