— Это правда, — не стал отпираться Форез. — Но я… ни перед чем не отступлю.
— Хорошо, хорошо… Я дам тебе одну вещицу. Тебе ничего не придется делать. Просто возьми ее и спрячь. Никому не рассказывай. Никому не показывай. Ты меня понимаешь?
Форез кивнул. Его руки прыгали от жадности. И все же он нашел в себе силы спросить:
— Но ведь ты потребуешь что-нибудь взамен?
— А как же! — произнес кхитаец и затрясся от беззвучного смеха. — Но ты узнаешь об этом после. Да, после… — Он призадумался, как будто что-то взвешивал в уме.
Форез пристально следил за ним, покусывая в нетерпении губу. Больше всего на свете молодой человек боялся, что Хань Ду вдруг передумает и откажется ему помогать. Он уже видел, как это бывает. Человек вдруг напрягается, лицо у него делается отсутствующим, и изменившимся тоном он объявляет, что никакого обещания он не давал, и вообще никакого разговора не было. Так, например, повела себя с ним дочь графа Сабрана. Еще вчера умильно улыбалась при виде Фореза, а сегодня уже изображает, будто они едва знакомы. Но об этой лицемерке лучше и не думать. Стоило совращать ее с пути истинного, чтобы тебя потом выставили из дома! Форез скрипнул зубами и тут заметил, что кхитаец внимательно наблюдает за ним. Наблюдает с застывшей улыбкой на сморщенном личике.
— Я дам тебе кое-что, — повторил он. — Мне нужно, чтобы это оказалось в Бритунии. Только и всего. Ты меня понял? Ты сделаешь так, как я тебе повелю: возьмешь это и подаришь дядюшке.
Ни о чем не рассказывай. Никому.
— Но я…
Форез хотел сказать, что не слишком доверяет пещам, достающимся бесплатно. Как говорила кухарка в доме дядюшки Эмбриако, бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Кхитаец приподнялся и вдруг сделался гораздо выше ростом. Теперь его седенькая лысеющая макушка почти доставала до потолка.
— Ты сделаешь, как я сказал! — проговорил он совсем другим голосом, звучным и гремящим.
Форез съежился. Под пронзительным, пылающим взглядом кхитайца он почувствовал себя совсем маленьким, ничтожным. Вместе с тем в глубине души лорда Фореза зародилась досада. Как так! Почему он, лорд Форез, трепещет перед каким-то Хань Ду, содержателем плохого борделя на кхитайской границе?
Но это было правдой. Хань Ду пугал Фореза. Молодой человек ощущал, что в этом сморщенном карлике скрывается какая-то непонятная, таинственная сила.
— Я согласен, — пробормотал он, глядя на своего собеседника снизу вверх. — Я сделаю все, как ты повелишь, Хань Ду.
Кхитаец моргнул с таким видом, словно впервые слышал это имя. Затем вдруг расплылся в широкой улыбке.
— А! — вымолвил он. — Хань Ду. Ну конечно. Да-да. Хань Ду. А ты будешь меня слушаться, верно?
Он уселся, снова сделавшись маленьким и беспомощным старичком со съеженным личиком, и несколько раз звучно хлопнул в ладоши.
Форез удивленно оглядывался по сторонам. Пока кхитаец нависал над ним, в комнате произошли изменения. Светильники прижались к стенам, как будто были испуганы не меньше, чем посетитель, и помаргивали оттуда. Циновка, висящая в дверном проеме, шевелилась, словно за нею кто-то прятался.
Затем чья-то невидимая рука отодвинула плетеную циновку в сторону, и в комнату медленно вплыла золотая маска. Это была старинная кхитайская ритуальная маска, изображавшая, должно быть, самую прекрасную девушку на свете. Удлиненный овал лица, пухлые губы, длинные глаза, чуть раскосо посаженные, но достаточно большие, чтобы понравиться не только кхитайцу, изящные, чувственные ноздри, — девушка была совершенством. И только если приглядеться более пристально, можно уловить едва ощутимое выражение жестокости, словно бы спящее в углах ее рта.
Маска, казалось, висела в воздухе, никем не поддерживаемая. И хотя лорд Форез успел убедить себя в том, что он готов к любым чудесам и загадкам, эта вещица поразила его до глубины души.
Покачиваясь перед его лицом, маска прошла сперва в одну сторону, потом в другую. Затем кто-то невидимый резко сдернул ее — и тотчас перед Форезом оказалась жуткая уродина. Он отпрянул и больно прикусил себе язык, чтобы не закричать. Еще одна женщина из заведения Хань Лу, на сей раз тощая, изможденная, со сломанным носом, торчащим чуть вбок и приплюснутым, с гноящимися глазками и длинным подбородком, на котором — о ужас! — росла редкая жесткая щетина.
— Боги! — вырвалось у Фореза. — Для чего ты держишь у себя этих пугал?
Хань Ду хохотал, держась за бока и встряхивая головой.
— У некоторых людей странное представление о возбуждающем, — сказал наконец кхитаец-карлик. — Большинство предпочитает полногрудых, молодых женщин. Некоторым нравятся худые, похожие на мальчиков. Иным вообще нравятся только мальчики, но сейчас мы говорим не о них. И есть особые клиенты. Особые! Такие, что обожают грязь, старость, разложение, смерть. Они стыдятся признаться в этом своим домашним. Любой поймет мужчину, который захочет повеселиться в обществе красивой девушки. Но кто поймет тайное желание мужчины провести ночь в объятиях безобразной старухи? Мое заведение — для очень немногих. Для избранных. Для несчастных, которые мнят себя отверженными. Для тех, кто не похож на всех остальных. И их, кстати говоря, гораздо больше, чем ты предполагаешь, глупый бритунец…
