Смерть в рассрочку - [9]

— Командир, кажется, старшой слишком заботится о наших удобствах, — с усмешкой сказал он. — Подвинул клозет, как судно в госпитале, чуть не под самую задницу.

— Сережа, — укоризненно вздохнул капитан. — В понятие войны наравне с кровью и смертью входят и такие понятия, как говно и вонь. И, согласись, лучше уж эта вонь, чем трупный запах от молодого, симпатичного прапорщика.

— Да, тут уж не поспоришь, — негромко рассмеялся Сергей.

Потом подошел самый старший в группе и самый близкий здесь для Кондратюка человек — тридцатидвухлетний старший прапорщик Петр Дмитриевич Малышев, прошедший с капитаном все годы этой войны, от дворца Амина до Панджшера. Он был сверхсрочником и не хотел делать офицерскую карьеру: во-первых, поздно, во-вторых, это ему было ни к чему, поскольку зарплату получал не меньшую, чем командир батальона, и большую, чем его капитан.

— Слушай, Васильевич, — сказал он, — не слишком мы большой темп взяли? Нам-то с тобой ничего, а ребята ведь и сдохнуть могут.

— Тут случай, как в анекдоте, — отвечал капитан. — Надо, Дмитриевич, надо.

— Смотри, чтоб потом разговоров не было, — хмыкнул Малышев.

У Кондратюка вошло в привычку непременно проверять, как выполняются его приказы. Заместители не обижались, потому как на его месте каждый делал бы так же. Он обошел расположение, проверил маскировку, оценил место, выбранное для туалета и для часового, и приказал завтракать, разрешив потом выпить по два глотка воды.

— Судя по карте, километров девять отмахали, — жуя консервы с галетами, сообщил Марьясин.

— Скорее, отползли, — уточнил Черных. — Днем бы другое дело, а ночью не очень-то намахаешь.

— Ишь, разбежался, — хмыкнул Михаил. — День предназначен для штатских и этих, относительно обученных из ВДВ. А мы — люди ночи. Кстати, как охранение?

— В порядке.

— А ты знаешь, Юрий Ангонович, как римляне располагали часовых на ночь?

— Сказать, что не знаю, как-то не по-суворовски. Сказать, знаю, ты не поверишь. Как быть?

— Слушать старших, если хочешь вырасти большим и умненьким, — назидательно подняв палец, проговорил Михаил и обернулся к заинтересованно прислушивавшимся парням. — Это и к вам относится, юноши. В первых строках докладываю, что в римских отрядах стражи поддерживалась жесточайшая дисциплина. Если командир при обходе обнаруживал спящего часового, его сперва ужасно избивали, а потом сжигали, почему-то вместе с одеждой. Наверное, для того, чтобы ее будущий владелец не заразился недисциплинированностью. А с часовыми было так. Когда солдаты укладывались спать, часовые стояли не перед ними на расстоянии, как это делается сейчас, а внутри. Если кто-то хотел проникнуть на охраняемый объект, то прежде чем снять часовых, он вынужден был пройти по телам спящих.

— Нашего Дмитриевича на них не было, — отозвался кудрявый черноволосый прапорщик Валерий Савченко. — Он бы за тридцать метров всадил в часового нож так, что тот бы и не пикнул.

— Тогда уж лучше снять из бесшумки, — хмыкнул кто-то. Остальные рассмеялись.

Отношения в группе были весьма демократичные. Парни, независимо от званий, обращались друг к другу на «ты» и чаще всего по имени. Исключение делалось не для многих. Капитана называли командиром и Васильевичем, Марьясина — Мишей или старшим с ударением на последнем слоге, Малышева — Дмитриевичем и только юного лейтенанта Черных все, кроме капитана и старшего лейтенанта, величали Юрием Антоновичем, вероятно, потому, что он затрачивал немало усилий, чтобы казаться солиднее и старше. Однако ничего похожего на фамильярность и панибратство в отношениях между командирами и подчиненными не было. Никто не переходил эту незримую, но четко ощущаемую границу. Субординация не внешнее ее проявление, которым так дорожат люди, не имеющие за душой ничего, кроме чина, а ее внутренняя сущность, та, что бросает подчиненного под пули, нацеленные в командира, — соблюдалась в полной мере. О настоящих офицерах мотострелки и десантники шутили: «Командир остановился — все сели, командир сел — все легли.» Люди группы Кондратюка точно знали, что здесь, где довлела фанатичная религиозная сила, подкрепленная боевыми отрядами моджахедов, то есть, по существу, в тылу врага, от командира зависит их жизнь. И понимание этого еще больше крепило ту сознательную дисциплину, которой на протяжение всей истории человечества добивались все армии мира. Но это подразделение спецназа ГРУ было лишь крохотной частичкой разлагавшейся и уже начавшей смердеть большой армии гигантской страны.

Когда солнце сползло за вершины, и горы стали стремительно погружаться в сумрак, теряя привычные очертания, группа была уже готова к выходу. Капитан проверил, не осталось ли следов их пребывания на стоянке. За этим следили все, но проверить он полагал необходимым. Все, что могло каким-то образом навести на группу, включая пепел от сигарет, тщательно уничтожалось. Крупный мусор собирали, упаковывали и бросали в глубокую расщелину, а сверху заваливали камнями, чтобы его не вытащило наверх зверье или птицы. Если подходящей расщелины не было, мусор уносили с собой, чтобы захоронить в другом месте. Но иногда, когда нужно было дезинформировать противника, его специально оставляли. Сейчас этого не требовалось.