Смерть в прямом эфире - [7]

Когда Авилов снял наушники и подошел, Владимир Леонидович сказал:

— Условия прежние, сто долларов в день, тренироваться и жить будешь здесь, тебя всем обеспечат. Через неделю вернемся к этому вопросу. Идет? — Он протянул руку.

— Идет, — Авилов ответил на рукопожатие, задержал ладонь, заглянул ему в глаза. — Учтите, я в человека никогда стрелять не буду.

— Глупости! — Тот выдернул ладонь и поморщился. — Какой же из тебя к черту охранник? Заходи, бери, не бойся, я вегетарианец? Ладно, обождем неделю, может, тренер и забракует тебя.

Через час Грек, который был начальником, вербовавшим Авилова, сидел в кабинете одного из сотрудников администрации президента.

Хозяин кабинета был выдвинут сюда большими деньгами. Президента обкладывали, как первобытный человек обкладывал мамонта, — гиганта окружали маленькие люди. Каждый человечек в отдельности почти ничего не значил, но скопом они составляли непробиваемую стену.

Грек смотрел на хозяина кабинета уважительно, но несколько скептически. Сам он был специалистом, заменить его можно только другим специалистом, в то время как хозяина кабинета можно заменить кем угодно, хоть официантом. Грек — осколок империи, некогда именовавшейся КГБ, — повидал столько начальников, что их не то что запомнить по имени, пересчитать невозможно. Они исчезли, испарились, а Грека все передвигали по шахматной доске, называли то пешкой, то фигурой значимой, он играл и за черных, и за белых, порой даже объявлял шах, затем терялся среди других фигур, но снять его с доски не мог ни один гроссмейстер. Без греков не складывалась партия, невозможно было вести игру.

— Я вами недоволен, Николай Леонидович, крайне недоволен, — истинного имени-отчества не знал даже шеф. — Вам поручили серьезное задание, а вы, извините, ерундой занимаетесь. — Он покосился на телефон.

А Грек насмешливо подумал: ты слишком мелок, чтобы твой кабинет прослушивать. Если такими заниматься, никакой аппаратуры не хватит.

— Вы должны подготовить... — чиновник вновь покосился на телефон и понизил голос до шепота: — Киллера! А вы подбираете на улице мелкого уголовника, начинаете его обучать стрельбе.

Грек мог спросить: а где взять нужного человека? Он должен быть не связан с уголовным миром, верен, молчалив и одинок. Он должен быть неизвестен ментовке и ФСБ, но согласиться выполнить задание. Спокойный, уравновешенный, сильный и ловкий, а стрелять он может и средне, так как расстояние будет ерундовым, несколько шагов. Главное, исполнителя не должны подвести нервы. Может, пригласить из "Альфы" и оповестить о теракте человек сто?

Грек молча слушал словоблудие чиновного дилетанта, хотел напомнить ему, что даже американская машина использовала двинутого по фазе Освальда. Классные специалисты существуют, но они известны, как кинозвезды. А принцип "домино" придумал не он, Грек, этот принцип родился вместе с мафией.

Вышеописываемые события происходили в августе, а сегодня, в начале сентября, в день, когда был убит диктор телевидения, сыщик Гуров освободился поздно. Он взглянул на часы, прикинул, что успевает к концу спектакля, и поехал к театру, чтобы встретить Марию. Цветы он не купил, знал — актрису будет поджидать достаточное количество сумасшедших с букетами.

Все было, как он и предвидел. Стоило Марии выйти из служебных дверей театра, к ней бросилось несколько мужчин, каждый протягивал цветы. Гуров подошел, большинство знали его и невольно отступили.

Мария одарила сыщика неласковым взглядом, но твердо взяла под руку. Он поцеловал актрису в висок.

— Возьми букетик, люди старались, — сказал Гуров громко.

— Взять у одного — обидеть остальных, — ответила Мария, улыбнулась окружающим: — Спасибо, мальчики, тронута вниманием, жду вас послезавтра. Моего дражайшего наверняка не будет, и мы закатимся куда-нибудь выпить по рюмке водки.

Когда они сели в машину, Гуров сказал:

— Принципиально заявлюсь.

— Не болтай, командир. Я уже слышала, что Леню убили. Розыском займешься ты? — Мария успела обучиться профессиональным выражениям. — Я не произношу слов "ужас" и "кошмар", в Москве убивают ежедневно. Говорят, ты талантлив, докажи ублюдкам, что заказные убийства раскрываются. Вытащи мразь на свет Божий, поглядим, что потянется.

— Автоматная очередь, — ответил Гуров.

— А в тебя никогда не стреляли? Ты выбрал профессию, мы ее терпим... — Мария говорила жестко, на грани срыва.

— Я постараюсь, Маша.

Ночь они не спали, молча лежали рядом. Когда начало светать, Мария встала, вела себя так, словно ничего не случилось. Накинула халат, туго подпоясалась, сварила чашку кофе, принесла Гурову в постель, спросила:

— Тебе нельзя выпить рюмку коньяка?

— Мне теперь долго будет нельзя, — он сел в кровати, отхлебнул кофе.

— И почему такая жизнь мерзкая? Живи мы в цивилизованной стране...

— Скажи еще, если бы был Бог! — перебил Гуров. — Мы с тобой не можем жить в другой стране. Как любое животное, не можем сменить среду обитания. Рыба плавает, птица летает, мы родились и живем в России.

— Тебе умышленно всучили это дело?

— Такая у меня работа и должность подходящая. Кроме меня самого, виновных нет.

— Можешь быть уверен, я от тебя не отступлюсь, хотя и надоел ты мне чертовски. Самое неприятное в моем положении даже не то, что театр и кино отнимают все силы. Плохо, что я люблю тебя и не могу бросить к чертовой матери. Допивай кофе, делай свою изуверскую гимнастику, отправляйся и не думай обо мне, — она чуть заметно усмехнулась. — Хотя ты и не думаешь.