Смерть в кредит - [204]

Однако эта вульгаризация имеет вполне серьезный внешний вид. Граффиньи всегда представлялся «гражданским инженером» и, по крайней мере, в области органической химии имел довольно глубокие знания, потому что в 1904 году защитил и опубликовал диссертацию на эту тему, в 1908 году был соавтором учебника, а в 1928 году читал лекции на факультете парижского университета.

Что касается аэронавтики, Граффиньи в 1910 году издал книгу о соперничестве аэронавтики (которая «легче, чем воздух») и авиации (которая «тяжелее, чем воздух»). Он пишет, что в течение 1909 года авиация доказала «свою надежность, а аэронавтика осталась за бортом». Но тут же добавляет, что «сегодня проблема решена при помощи этих двух совершенно противоположных принципов, которые раньше враждовали, а теперь вместе одержали победу!»

Достаточно просто прочитать все заголовки его книг, соединить их с тем, что нам известно о жизни Маркиза, пробежать некоторые его произведения и можно без труда составить себе представление о том, какое влияние оказал этот «персонаж» на двадцатитрехлетнего Селина, которого тогда, как об этом свидетельствуют его письма из Африки, очень привлекала наука.

«САМОРОДОК»

Журнал «Эврика», о котором сам Селин писал, что он послужил прототипом для «Самородка», был создан в июне 1917 года. Подзаголовок гласил: «Журнал изобретателей и их взаимоотношений с промышленностью и современной жизнью». Целью журнала было предоставление промышленникам и отдельным изобретателям места встречи, которая бы помогла им наладить отношения между собой. Так, в редакционной статье первого номера промышленникам задавался вопрос: «Какие усовершенствования вы хотели бы произвести в вашей промышленности?» Эти запросы помещались под рубрикой «Требуемые изобретения», рядом, к радости читателей, была рубрика «Предложения и возражения», где каждый изобретатель мог помещать свои размышления на этот счет. Надо сказать, что вопросы и ответы не были полностью абсурдными. Конечно, здесь есть нечто вроде «белых чернил для пометки черных простынь» и «башмаков со сменными подметками», но в основном много довольно серьезных, по крайней мере на первый взгляд, исследований — в частности, журнал объявил конкурс среди читателей на изобретение машины для подсчета голосов на выборах.

Журнал старался подчеркнуть свою научность. Несколько страниц в каждом номере были посвящены отчетам Академии наук. Начиная с третьего номера стали появляться статьи, разоблачавшие «изобретателей-авантюристов» и пытавшиеся объяснить их успех: «Говорят, что в Париже всегда можно найти деньги и покровителей для театра или для журнала — и это почти правда. Но то же самое, даже еще с большей уверенностью, можно сказать о вечном двигателе». Помимо прочего здесь описывалась «страсть к чудесному и ностальгия по недоступному, чувства, которые живут в каждом, что-то вроде умственной анархии, являющейся результатом недисциплинированности, которой отравлены толпы народа, и особенно эта болезненная страсть как можно скорее сделать себе состояние, не прилагая особого труда и усилий. И совершенно точно, что все мы здесь, не признаваясь в этом самим себе, ждем чуда или театральной развязки». Несмотря на доброе отношение журнала к официальной науке, на его страницах вскоре завязалась полемика. В четвертом номере академик Ле Шателье задал вопрос: «Почему изобретатели оказывают так мало услуг своей стране?» Вслед за этим сразу же появилась редакционная статья «Галантный привет», которая была объявлением войны автору и всей Академии. В следующих номерах можно прочитать огромное количество возмущенных писем читателей. В декабре 1917 года в полемику ввязывается Граффиньи: «С одной стороны, мир заполнен ложными ценностями, сухими плодами, неудачниками из специальных школ, которые все же получили благодаря особому расположению или протекции — всем известно, как проходят экзамены! — долгожданный диплом, дающий им впоследствии право охаивать все и вся на пути к своей карьере или просто мимоходом. С другой стороны, и дня не проходит без того, чтобы не добивались значительного прогресса скромные неизвестные труженики, часто имеющие лишь начальное образование (или даже оного не имеющие): приматы, как презрительно называет их господин Преподаватель Института. Изобретатели есть во всех слоях общества, они не связаны друг с другом, они не имеют ни поддержки, ни бескорыстных советчиков, ни реальной помощи. Следовательно, роль “Эврики” заключается именно в этом».

Однако Граффиньи не был ни основателем, ни директором, ни главным редактором журнала. Его имя встречается там нечасто. В первый раз оно появляется в сентябре 1917 года в отрывке, посвященном «Действию сетей высокого напряжения на различные огородные культуры»: «Проблема так и осталась неразрешенной и заслуживает тщательного изучения. Многочисленные общества, занимающиеся исследованием электричества, задают себе вопрос, как еще может использоваться эта могучая сила. Сельское хозяйство пока осталось в стороне. Наш друг де Граффиньи недавно установил в своем саду провода высокого напряжения между деревьями и под землей и теперь получил великолепный урожай, который можно объяснить лишь благоприятным действием статического электричества». В следующем месяце имя Граффиньи уже стоит под статьей, еще через месяц он включен в список сотрудников редакции, где и оставался до февраля 1918 года. В марте появляется его последняя статья, потом его имя исчезает со страниц, в то время как сам журнал периодически выходит до января 1919 года. Следовательно, он сотрудничал в «Эврике» лишь пять месяцев, а журнал выходил в течение двадцати. Но принимая во внимание все известное нам о Маркизе, очень легко себе представить, что он и этот журнал были просто созданы друг для друга и что он — именно тот человек-оркестр, которым Селин изображает Куртиаля де Перейра.